Шрифт:
– Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у!
– Взвыли в воздухе немецкие мины.
И…
– Б-ба-бах-х-х! Б-ба-бах-х-х! Б-ба-бах-х-х!.. …Взвод сумасшедшим галопом вернулся обратно, потому что все понимали, что в открытой степи они, даже ночью, если уж и не совсем похожи на мишени, то, во всяком случае, очень уязвимы для вражеских минометчиков…
Мила спрыгнула в окоп пулеметной ячейки, и…
Увидела лейтенанта, спина которого была превращена осколками мины в страшное, кровавое месиво…
Она бросилась к нему и зашептала:
– Товарищ лейтенант!
– Она тормошила тело и приговаривала.
– Товарищ лейтенант! Вася! Вставай! Вставай, командир!
Да только…
И тогда она крикнула во весь голос, так чтобы перекричать грохот взрывов:
– Лейтенанта убили! Ковтуна убили!!!
– И замерла истуканом, глядя в его открытые, ультрамариновые глаза…
В окоп спрыгнули несколько бойцов, и Мила, словно через воду, услышала, как прокричал старшина Маренко:
– Командование взводом принимаю на себя!.. Огонь! Искать цели, бойцы! И огонь!!!
Пулемет Ковтуна перешел к Маренко, винтовка этого синеглазого украинца уже была у Люды… И они стреляли в ночь, стоя плечом к плечу…
Маренко подавал команды охрипшим голосом, вылетавшим из пересохшей глотки, которая уже сутки не знала воды…
И немцы опять «облизнулись», и не решились наступать на опустевшие полковые траншеи…
А под утро, все же, решено было отходить… Теперь у снайперов оставались только гранаты…
Люда приподнялась, чтобы вылезти из окопчика, и застыла, как изваяние… Она должна была перешагнуть через тело Ковтуна, но не могла сдвинуться с места…
Вот тогда-то к ней и подполз комиссар полка, взял ее, полуоглушенную, схватил в охапку, и потащил их траншеи наружу… В тыл… И Люда видела, когда оглядывалась через плечо, как Маренко и еще двое раненых снайперов зарывали тело лейтенанта Ковтуна прямо там, в окопе, чтобы над ним не надругались фашистские вурдалаки…
Они тогда вышли…
Едва ли треть прежнего взвода, но вышли… …А потом, в сентябрьских боях, когда полк отбивал одну атаку противника, погиб и новый командир взвода старшина Маренко…
И Люда приняла командование на себя…
В том бою она услышала, как захлебнулся на высокой ноте «Дегтярев», и, почувствовав неладное, поспешила к тому месту, где в отдельной ячейке с ним мастерски управлялся старшина Маренко, и поспешила, побежав вдоль траншеи к своему «взводному»…
– Как же так?
– Выкрикнула она, еще не добежав до места.
Маренко полусидел на дне ячейки и не шевелился, а на его гимнастерке, на груди, уже расплывалось большое кроваво-красное пятно…
Мила бросилась к старшине, заглянула в его глаза, и увидела там бездонную пустоту…
И тогда она бросилась к пулемету…
– Ну! Идите! Идите сюда, сволочи!
– Рявкнула девушка и прицелилась.
Цепи мышино-серого цвета приближались. И тода опять заговорил пулемет:
– Та-та-та-та-та-та!!! Та-та-та!!! Та-та-та!!! Та-та-та-та-та-та-та-та!!!
Мила положила винтовку Ковтуна, с которой теперь не расставалась ни на минуту на бруствер, а сама продолжала строчить из пулемета…
А когда, уже наметанным глазом опытного снайпера, находила во вражеской цепи офицера, то отрывалась от приклада «Дегтярева» и брала в руки проверенную «мосинку»:
– Бах!
– Выплевывала «трехлинейка» снайперскую пулю.
И где-то там, впереди, в цепи атакующих, падал, словно подкошенный, немецкий офицер…
– Пятьдесят два!
– Говорила про негромко Мила, и возвращалась к пулемету…
Та атака захлебнулась и немцы стали отходить… А еще через несколько минут передний край обороны полка стали обрабатывать из своих пушек немецкие артиллеристы…
– Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х!
– Снаряды сыпались с неба, как дождь.
– Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х!..
Тот снаряд разорвался совсем рядом…
Людмилу ударило о землю, винтовку Василия Ковтуна разнесло в щепы…
Она была контужена… Тяжело… В голове ее гудело, как церковный набат, а перед глазами все плыло, но поле боя Мила не покинула - в атаку опять поднялись немецкие цепи, и она опять прильнула к прикладу «Дегтярева»…
А после боя вообще отказалась идти в госпиталь - чувствовала, что может обойтись и без этого, а взводом кому-то надо было командовать…
Во тогда-то о ней и заговорили… Не только в дивизии, а и во всей Отдельной Приморской армии, а генерал Петров, который уже ей командовал, лично вручил Людмиле ее первый орден…