Шрифт:
— Ума не приложу. Впрочем, возможно, я ей понравился, она надеялась, что понравлюсь и тебе. — Он задумчиво трет подбородок. — Нет, невозможно строить такие далеко идущие планы.
— Да? Серьезно? — передразниваю я его. — А я уверена, мама запланировала романтические отношения между нами. В противном случае я никогда бы не смогла… — Чувствую, что жар поднимается к самой голове. — Я никогда бы не смогла сделать то, что сделала.
— Ты имеешь в виду, соблазнить меня? — Брэд смотрит на меня с усмешкой.
— Смею напомнить, что за неделю до этого ты пытался соблазнить меня.
Брэд тихо смеется.
— Не будем вдаваться в детали. Кроме того, были предпраздничные дни. Ты должна меня понять.
Теперь я спокойна. Мы разговариваем как прежние Брэд и Брет.
— Через две недели приезжает Дженна. Я хотел бы вас познакомить, ты не возражаешь?
— С удовольствием, — отвечаю я совершенно искренне.
Брэд поворачивается и оглядывает зал.
— Кажется, наш столик готов.
Мы пересаживаемся за столик у окна, и нас захватывает разговор о Питере, Санките и моей работе.
— Врачи прокололи ей тербуталин, чтобы остановить схватки, но я очень за нее беспокоюсь.
Брэд смотрит на меня с улыбкой.
— Что случилось?
— Ничего. И очень многое. — Он качает головой. — Ты совсем не похожа на ту женщину, что пришла в мой кабинет в сентябре. Ты действительно полюбила свою работу, верно?
— Верно. Полюбила. Даже не верится, правда?
— Если отбросить все твои жалобы и нытье, ты признаешь, что Элизабет оказалась права.
Я краснею и округляю глаза, что вызывает веселый смех Брэда.
— Правда глаза колет?
— Пожалуй. А что было бы, не найди я работу с учениками дома? Вдруг мне пришлось бы преподавать в классе? Тогда я бы не выдержала. Серьезно. Маме просто повезло.
Брэд молча достает из кармана розовый конверт. Пункт номер двадцать.
— Ты работаешь уже почти три месяца, думаю, ты его заслужила. — Он разворачивает лист бумаги и начинает читать: — «Поздравляю, доченька! Как бы мне хотелось услышать твой рассказ о новой работе. Интересно, где ты преподаешь? Все же мне кажется, ты не работаешь в классе, для этого у тебя слишком большие проблемы с поддержанием дисциплины».
Я непроизвольно вскрикиваю.
— «Не обижайся, милая. Помнишь, Мария позволяла детям капитана фон Траппа вести себя возмутительно, но она нам понравилась».
Воспоминания о том, как мы с мамой, устроившись на диване с миской попкорна, смотрели фильм «Звуки музыки», вызывают улыбку.
— «Как и Мария, ты идеалистка, что само по себе просто замечательно. Ты полагаешь, что на твою доброту люди будут отвечать добротой, но дети всегда задиристо ведут себя с людьми мягкими и чувствительными, особенно на глазах одноклассников».
Вспоминаю о Мидоудейл, Дуглас-Кииз и Питере.
— Это точно.
— «Надеюсь, ты работаешь с небольшими группами детей, возможно, индивидуально. Я права, милая? Как бы мне хотелось знать ответ! Не важно, я верю, что у тебя все замечательно. Твои ученики наверняка оценили твое терпение и умение поддержать в трудную минуту. Я горжусь тобой, дорогая моя. В рекламном отделе ты была очень полезна, но быть учителем твое призвание.
Готова поспорить на свою жизнь».
На глазах выступают слезы. Мама так и поступила. Она сочинила сложнейший сценарий по исправлению жизни, которую считала бесполезной. Он мечтала, чтобы я жила просто и счастливо. Огорчает только сделанная ею ставка.
В один из будних дней, когда я еду на работу, раздается телефонный звонок. На экране высвечивается номер Джонни. Что на этот раз? Принцесса до сих пор чихает? Останавливаюсь у обочины, попутно производя мысленные подсчеты, и понимаю, что на Западном побережье еще даже не рассвело. Меня передергивает от дурного предчувствия.
— Привет, Брет, — слышу я взволнованный голос. — Я подумал, ты должна знать. Зои в больнице.
У меня перехватывает дыхание. Зои! Но это невозможно! В больницу не кладут с простудой!
— Что случилось? Что с ней?
— Воспаление легких — то, чего я и боялся. У нее с раннего детства проблемы со здоровьем.
Я замираю, съежившись от стыда. Моя сестра больна — серьезно больна, — а я думаю только о себе.
— О, Джон, как ужасно. Но ведь она поправится?