Вик рассмеялся от души и отпустил меня. Сознание почему-то у меня поплыло.

– Оксан, а что ты мне дала?

– Не бойся, не яд,– усмехнулась она,– Снотворное. Ты поспи, а я с тобой посижу. Вик ушел, а я медленно погрузилась в сон.

Проснулась неожиданно среди ночи и вскочила с дивана, не вполне осознавая, где я.

– Успокойся. Все хорошо. Ты в безопасности,– прозвучал голос Вика. Я включила торшер, стоящий возле меня. Он сидел напротив, Оксанки в комнате не было.

– А где Ксана?

– Отдыхает. Она после операций к тебе прилетела.

Я понимающе кивнула и откинулась на подушку. Странно, когда мы одни он называет меня на ты. Не то, чтобы я против. Просто, будто боится при других мне тыкать. Кажется, это называется соблюдать субординацию. Хотя какая к черту субординация, когда он так смотрит на меня. Я слишком хорошо знаю этот взгляд. На меня так муж смотрел. Когда-то. Я потерла лицо руками. Бред полнейший. Мало ли мне привидится со сна, да еще под действием таблеток.

– Ты бы тоже шел отдохнуть,– сказала я ему,– Со мной ничего не случится. Обещаю.

– Нет, уж,– покачал он головой, – Я лучше тут посижу, мало ли.

– А завтра тебе Митяя охранять. И как ты это делать будешь, всю ночь не спавши?

– Мне не привыкать.

Я замолчала и подумала о Тошке. Где он? Почему Митяй поехал его встречать, да еще и прихватив с собой почти всю охрану. Что происходит вообще? И что будет дальше? Если Седой не убрал трупы своих парней, то, скорее всего их обнаружит милиция и тогда, гнева Яна мне не избежать.

Утром проснулась от того, что кто – то гладил меня по голове. Запах знакомого мужского одеколона заполнил комнату. Тошка. Разлепила глаза и наткнулась на виноватый взгляд мужа.

– Привет, родная.

Я промолчала. Он осунулся, оброс однодневной щетиной, прическа на голове смутно напомнила те времена, в начале девяностых, когда он ходил в кожанке и во всем черном – уложенная гелем, зачесанная назад. Весь бандитский шарм вернулся к нему, стоило вернуться в Россию. Господи, и я ведь знала, что все этим закончится…. Зачем же тогда приехала?

Неожиданно раздался выстрел откуда-то снизу и следом отборный мат. Я подорвалась, прижимая руку к боку, и почти бегом вылетела из комнаты.

– Лена…– окликнул меня муж, но, почему-то не удерживая как раньше, просто смотря на мои передвижения.

Я упрямо пошла по незнакомому коридору, Антону ничего не оставалось, как следовать за мной. Нашла лестницу и спустилась настолько быстро, насколько могла. Видок у меня, наверное, тот еще – в халате, розовом, который мне привезла Ксана и в тапочках с помпонами.

Когда спустилась, пожалела, что я не в бронежилете как минимум. В гостиной Митяя теснилось, по меньшей мере, двадцать бойцов. И все при моем появлении застыли и уставились на меня. Многие смотрели на меня с уважением. Я усмехнулась про себя. Ну, вот Ленка ты прошла боевое крещение – спасла одного из них, ценой своего здоровья. Супер.

Антон приблизился ко мне и встал рядом, а потом взял меня под руку, чем несказанно меня удивил. Это что-то новенькое, не припомню я таких жестов, когда у него были свои люди в девяностых. И что это тут за собрание такое?

– Что за пальба?– пробасил мой муж.

– Антон Валерьевич, это Дэн у нас с оружием не умеет обращаться…

– И все я умею, кто ж знал, что ты идиот его с предохранителя снял…

– Кончай базар,– Митяй появился как всегда нежданно – негаданно,– Чего столпились здесь? Во дворе места мало?

Парни быстро рассосались под грозным взглядом хозяина и ухмыляющейся Тошкиной физиономии.

– Все, Митяй, если б ты не пришел,– весело произнес мой муж, – Был бы у тебя государственный переворот. Кажется, впервые твои отморозки женщину за человека приняли.

Я удивленно посмотрела на своего мужа.

– Я чувствую,– почему-то недовольно произнес Митяй,– Целый день только и разговоров между ними, как твоя жена вместо моего зверя под пули встала.

То, что Митяй назвал Вика зверем, мне не понравилось и сильно резануло слух. Нда, Митяй тактом никогда не отличался. Вик возвышался за Митяем стеной, и виду не подал, что ему неприятно. Со стороны могло показаться, что ему все равно. Но после того как он тащил меня на себе и не давал отключиться с упорством, которому позавидовал бы и врач, я была уверена, что безразличие Славы – только маска. Не мог человек неравнодушный к чужой жизни, быть равнодушным к самому себе.