Спокойно. Выхлопные газы. Они образовались не внутри заключающего его пространства. Они поступали из наружного воздуха. Таким образом, где-то находилась вентиляция.

Пол накренился, машина, должно быть, переваливала через бугор во впадину. После этого возникло ощущение, что их транспорт громыхает по какой-то неровной поверхности: спустилась шина? Но он продолжал двигаться, даже не замедляя скорости. Фэрли некоторое время гадал, что это значило, пока его внезапно не осенило: булыжники.

Он лежал без движения, страдая оттесноты, мускулы болезненно сокращались, хотя он был вытянут во весь рост. Это было физическое проявление страха, и он боролся с ним, стараясь время от времени расслабляться.

Движение прекратилось. Тело снова напряглось, опять вспыхнула паника: транспорт остановился, и предстояло столкнуться с новыми испытаниями. Его тюрьма качнулась под ним, и он подумал, что это кто-то влез на машину. Затем он почувствовал, что двигается. Царапаясь и ударяясь, он перекатывался с боку на бок, последовал один особенно сильный толчок, и он ощутил неравномерное покачивание своей камеры.

Они куда-то несли его. Грубо, натыкаясь на предметы. Вот он почувствовал, что его опустили.

Послышался скрип и тихое ритмичное царапание. На какое-то ужасное мгновение ему почудилось, что это крысы скребутся о стены его тюрьмы. Невероятно, какие картины может нарисовать в полной темноте воображение.

Появился свет. Сначала тонкая полоска у края с треском сдвинутой крышки. Свет был очень слабый, но он заставил его прикрыть глаза. Сквозь, тени ресниц он разглядел, что внутренняя поверхность того, в чем он лежал, была покрыта чем-то блестящим и простегана ватой.

Гроб. Они поместили его в гроб. Скрип и скрежет: они отвинчивали крышку. Что-то, напоминающее плохой фильм ужасов, подумал он; это было невероятно, это было глупо. Смех и страх, борясь друг с другом, пронеслись в сознании. Он почувствовал быстрые, тяжелые и глухие удары пульса.

— Трое из них подняли крышку. Он мог различить только их силуэты, ничего больше: свет ослепил его. Он попытался сесть. Голос, напряженный и глухой, произнес:

— Успокойся, Фэрли.

Двое из них приподняли и усадили его.

Он почувствовал головокружение, глаза закатились; ему пришлось напрячь мускулы живота и приложить усилия, чтобы не потерять сознание. Послышался тот же голос, который на этот раз обращался не к нему:

— Вытащите кляп и дайте ему что-нибудь поесть. — Затем он приблизился. — Фэрли, ты слышишь меня? Кивни головой.

Он поднял голову и дал ей упасть. Это усилие далось ему слишком тяжело.

— Прекрасно, теперь послушай меня. В том месте, где мы находимся, ты можешь орать что есть мочи, но никто, кроме нас, тебя не услышит. Я не желаю слышать никаких криков. Понятно? Ты не откроешь рот, пока к тебе не обратятся. Иначе мы будем вынуждены причинить тебе боль.

Он прищурился, пытаясь осмотреться. Очертания предметов расплывались в свете, медленно становясь отчетливыми, приобретая цвет и форму. Он разглядел, что это был гараж. Достаточно большой, чтобы в нем поместилось три или четыре машины. Сейчас их было две: небольшой европейский закрытый двухместный автомобиль и черный катафалк.

Катафалк. Это был старый автомобиль, возможно «ситроен»; его шины совсем стерлись. Именно в нем они перевозили его. Из выхлопных труб обеих машин поднимался дым.

Он увидел черного лейтенанта в униформе шофера, все еще жующего резинку. Тут же стояли четверо остальных. Все в широких арабских одеждах, их лица до самого носа скрывались под головными повязками бедуинов. Один из них вышел вперед и начал снимать хирургический пластырь с лица Фэрли. Это причиняло острую боль, как при порезе бритвой. Руки были маленькие и проворные: женщина, подумал он, и это удивило его.

Она ничего не говорила. Черный лейтенант принес крошечную чашку воды.

— Маленькими глотками, парень. Глотай полегче, — и поднес чашку к губам Фэрли.

Он с жадностью присосался к ней. Вода имела медный привкус, хотя, может быть, это был всего лишь вкус страха на языке.

Другой, тот самый, который обращался к Фэрли в первый раз, приказал:

— Освободите ему ноги и посадите сюда.

Измененный голое, он тотчас понял это, но с каким-то славянским акцентом. Этот человек стоял вне круга света, и Фэрли не мог отчетливо разглядеть его.

Женщина размотала проволоку на его лодыжках.

— Руки тоже?

— Не все сразу.