Свою будущую профессию бывший бандит выбирал долго, немало поспорив по этому поводу с Вениамином Андреевичем. Тот считал, что выбранная специальность должна отвечать трем критериям: прокормить своего обладателя, не вызывать негативных чувств, как всяческая юридическая муть, и обязательно быть технической — тогда работу найти можно будет всегда. А вот Стас придерживался несколько иного мнения. Во-первых, он не любил точные науки. Во-вторых, не хотел учиться ради работы — у него была цель глобальнее, чем прокормить себя и свою семью, каковой он обзаводиться не собирался. А в третьих… в третьих, выбранная специальность должна была помочь ему изменять мир. В какой-то момент юноша даже подумал, что был бы готов поменяться местами с Грандом — политическая карьера открывала грандиозные перспективы. Но таковой возможности не было, а закончить юрфак и всю жизнь пытаться подняться выше, чем чиновник средней руки, Стас не хотел. Он перебрал, наверное, все возможные профессии, пока не решил отталкиваться не от работы, которую сможет получить благодаря диплому, а от реальных знаний, полученных в университете. И тогда выбор оказался удивительно прост.

Для того, чтобы менять мир, надо изменить общественное сознание. А для этого необходимо понимать это сознание, знать, о чем думают люди, чем они живут. Помечтав о телепатии, Стас вздохнул — и отнес документы на факультет психологии в ВИП.

Теперь дело было за малым — поступить на бюджетное отделение. Пять экзаменов, из них три — обязательные для любого факультета: обществознание, иностранные языки (английский, немецкий), и тестирование знания точных наук, и два — профильные, теория общей психологии и личный доклад на свободную тему. Обществознания и языков Стас не боялся, к точным наукам тщательно подготовился, равно как и к общей психологии, а для доклада выбрал максимально свежую, «не повторную» тему — психологическая помощь, как избавление от наркозависимости. Благо, этот самый доклад можно было писать, основываясь на личном опыте.

Теплый плед уютно грел плечи. Погасив лампу, Стас притянул колени к груди, обхватив их руками. Ассоциативная цепочка: «экзамены — тема доклада — собственный опыт» неминуемо вызывала воспоминания об одном из самых жутких и в то же время теперь, когда все осталось позади, одном из самых сладких воспоминаний. Сладких потому, что это осталось в прошлом…

— Добрый вечер, — Стас поднял глаза от книги.

Вениамин Андреевич замер в дверях.

«Все же остался… Но хватит ли ему сил?»

— Добрый вечер, Стас, — инженер улыбнулся. — Поставь, пожалуйста, чайник. Почаевничаем, и поговорим, как же нам с тобой жить.

Чаевничание вместе с разговорами растянулось до четырех часов утра. Ветровский выдвинул ряд условий, которые юноша должен был выполнять, и если обязательное поступление в университет и какая-либо работа по выбору до начала вступительных экзаменов были приняты легко, то когда речь зашла о джампе…

Стас выкручивался, как только мог. Просил отсрочки, предлагал вариант с постепенным увеличением промежутка между приемами, уменьшением доз и так далее. Он настаивал, умолял, кричал, даже едва не плакал, но Вениамин Андреевич был неумолим. В конце концов инженер достал бумажник, вынул из него купюру номиналом сто евро и положил на стол.

— Возьми и уходи. Если тебе дороже наркотик — это твой выбор. Я не стану тебя принуждать, но и иметь с тобой что-либо общее не желаю.

— Что, если я принимаю джамп, так я уже и не человек и меня можно просто так выкинуть на помойку? — ощерился Стек.

Он ожидал почти что любой реакции — оправданий, грубости, обвинений, но только того, что последовало дальше.

Вениамин Андреевич устало потер переносицу двумя пальцами, и взглянул за скалящегося волчонка.

— Не совсем так. Если ты принимаешь наркотики и не собираешься от них отказаться — то да, ты не человек. Ты раб наркотика, раб человека, поставляющего тебе наркотик, раб обстоятельств и еще очень, очень многого. Если ты принимаешь наркотик, ты никто и ничто.

— Вы сами говорили, что наркомания — это болезнь! — вскрикнул Стек.

Его доводило до бешенства спокойствие Ветровского, сочувствие и даже жалость в глазах.

— Безусловно.

— И что же, я не человек потому, что болен? — только выпалив фразу, он понял, что сам загнал себя в ловушку.

Инженер устало, грустно улыбнулся.

— Ну вот видишь, ты же сам все сказал. Ты болен, и ты это понимаешь. Но тебе нравится твоя болезнь, и ты не хочешь от нее лечиться. Ты не хочешь получать образование, иметь семью, друзей — ты хочешь только продолжения своей болезни. Это твой выбор, на который ты имеешь право. Я не буду осуждать тебя, но знай — мне тебя жаль. Да-да, Стас, ты вызываешь жалость, как и любой наркоман. И не надо оскорбленно метать молнии глазами. Если ты хотя бы раз осмелишься быть с собой искренним, то поймешь, что я прав.

— Не надо! Меня! Жалеть! — прошипел юноша, испепеляя взглядом собеседника.

— Почему? Ты молод, красив, наверняка талантлив. Но вместо того, чтобы жить, ты предпочитаешь прятаться в ложных видениях. Вместо того, чтобы добиваться всего того, чего ты можешь добиться, ты губишь себя. Ты выбираешь вместо жизни — гниение заживо. Как же тебя не пожалеть?

— Мне больше нравится слово «посочувствовать», — в последний раз попытался огрызнуться Стек, но и этот его выпад пропал втуне.

— Я тебе не сочувствую, — холодно проговорил Вениамин Андреевич. — Я тебя жалею. Ты достоин только жалости, но никак не сочувствия. Вслушайся в это слово: со-чувствовать. Чувствовать вместе, испытывать те же чувства, сопереживать им. Но я не хочу испытывать и переживать чувства наркомана. Наркомана я могу только пожалеть, ибо наркоман жалок, следовательно — вызывает жалость. Раб наркотика, раб всего. Никчемность. Не способный ни на что, причем по своему собственному выбору. Никто.