— Как сам думаешь, — поинтересовался коронер, — это наш любитель рыжих? Только не рассказывай мне сказки о том, что такой ловкий ты упрятал его за железную дверь.

— Да, это он, — вынужден был признаться Крич. — Характер ран тот же самый… ну если не учитывать горло. Раньше этого не было. Но в целом да, это его почерк.

— Откуда тогда дыба? — подал голос Пазум. — Раньше он без дыбы обходился.

— Верно, — согласился коронер; Крич тоже кивнул. — Что это, ребята? Кто-то из братьев инквизиторов умом повредился или наш друг решил улучшить работу?

— Решил, ага, — фыркнул Крич, которому есть хотелось все больше и больше. — Кто его пустит-то к дыбе? А про инквизицию ты даже и не рассуждай. А то быстро лично познакомишься.

Коронер пожал плечами. В это время из толпы зевак выступила страхолюдная бабища в пышном желтом платье мастерицы гильдии проституток и заголосила на всю округу:

— Мила, девонька! Да на кого ж ты нас оставила! Да какая же молоденькая! Куда же ты собралась от подруг да от дома! Кто же цветок твой сорвал да тебя загубил!

— Пойду-ка я про цветки послушаю, — сказал Крич и строго велел коронеру и Пазуму: — Дыбы — не было.

Те согласно кивнули.

Показав свой жетон, Крич отвел бабу в сторонку и поинтересовался именем. Та мигом предъявила желтый квиток лицензии на имя Тары Вильницы и спросила, какой же негодяй так осмелился поступить с ее новенькой, два дня как приехавшей из деревни Милой Квиточек.

— Ты видела, кто ее забрал? — поинтересовался Крич. От провинциального выговора болтливой Вильницы у него уже начало шуметь в ушах.

— Еще бы не видела! — воскликнула та. — Пришел к нам вчера днем, как раз едва дождь пошел. Спрашивает: есть ли невинные девицы с рыжими волосами? Я чуть не расхохоталась: надо же, малахольный какой-то, удумал в борделе невинность искать! — а потом думаю: как же нет, когда Мила Квиточек приехала. И рыжая, и цветочек еще не сорванный. Извольте, господин, есть. Десять монет серебром. Мила вышла, он ее осмотрел, денег дал и забрал.

— Змеедушец тебя дери, — буркнул Крич, — выглядел он как?

Вопрос поставил Вильницу в тупик. Та призадумалась, теребя в руках дешевый бумажный зонтик. Кричу пришло в голову, что если в самом деле удастся поймать любителя рыжих, то погоны начальника отдела ему гарантированы.

— Очень хорошо одет, — сказала, наконец, Вильница. — Сюртук дорогой, обувь… Сразу видно, что не в лавке куплено, а на заказ пошито. И деньги так легко достал, словно ему десять монет серебром — так, пустячок. На галстуке булавка с бриллиантом, настоящим. А физиономия у него, господин следователь, гадкая. Белесая.

— Белесая? — переспросил Крич. Сладкое видение погон начальника стало таять. — Блондин, что ли?

— Блондин, — кивнула Вильница и, не обинуясь, ковырнула в носу. — Глаза серые вроде и нос крючком. И губки свои тонкие поджал, будто плюнуть хочет. Знай бы я, дура баба, что он такой губитель и изувер, разве бы я отпустила с ним Милу? Да я бы будочника позвала, чтоб его схватили поскорее!

Да уж, вздохнул Крич, отходя от Вильницы, поди попробуй найти этого блондина в Аальхарне! Да тут все белобрысые и носатые, классический северный типаж. Раз на то пошло, то и сам Крич был крючконосым блондином с легкой рыжинкой… Погоны стали недосягаемы окончательно.

— Ну что, видела она подозреваемого, — сказал Крич, подойдя к Пазуму и коронеру, которые глядели, как тело девушки убирают в фургон, чтобы вести в морг. — Хорошо одетый сероглазый блондин. Богат. Бриллиантовая булавка.

Коронер скептически хмыкнул, а Пазум добавил:

— Да… ищи ветра в поле.

Вечером первую покойницу опознали по охранным ориентировкам на пропавших без вести. А утром Эмма Хурвин написала и отдала в печать большую статью под названием «Хела Струк: первая жертва нового маниака?».

Глава 7. Мятеж не может кончиться удачей

От революций выигрывают только дурные и пошлые натуры. Однако удалась ли революция или же потерпела поражение — ее жертвами всегда будут люди с большим сердцем.

Анхель Хостка «Письма».

В восприятии Нессы свадебный день был мешаниной звуков, цветов и прикосновений. Спустя несколько часов после начала облачения она хотела лишь одного — чтобы все закончилось поскорее.