Шрифт:
Токарев посмотрел на Домова, тот помотал головой.
– Почему? – спросил Токарев.
– Звонок Корелину прошел два часа назад, – сказал Домов. – Если у Орлова такие связи, то почему я смог спокойно копать в его направлении?
– Логично, – вздохнул Токарев. – Но теперь ничего уже от нас не зависит, я полагаю?
Домов кивнул и посмотрел на Корелина со странной смесью ненависти и зависти в глазах.
– Как бы то ни было…
За окном взревел автомобильный двигатель.
– Как бы то ни было, приказы нужно выполнять, – сказал Токарев и встал из-за стола. – А я, пожалуй, пойду и высплюсь. Часа четыре. Нет, даже четыре с половиной…
Корелин кашлянул, напоминая о себе.
– Извините, Евгений Афанасьевич, – как бы спохватился Токарев. – Вам придется еще немного попутешествовать.
Евгений Афанасьевич встал с кресла.
– Машина перед зданием, – угрюмо произнес Домов. – Выходи, я догоню…
Выходя из зала, Корелин услышал, как Домов тихо сказал:
– И особо указано, чтобы папку я взял с собой.
– Ты рапорт свой в папочку вложи, Дима, – посоветовал Евгений Афанасьевич и спустился по ступенькам в сад. Поднял голову и посмотрел на небо.
Уже почти рассвело, подумал комиссар. А приключения все еще не закончились.
20 января 2011 года, Харьков
В больнице пахло болью.
Хреновый каламбур, если честно, но лучше уж глупости бормотать, чем выть в голос и биться головой об стенку. Болью пахло, безнадегой и смертью. Отчаянием пахло, разило из всех углов.
Что там говорил Чалый? Не донесешь, говорил Чалый? Не дотащишь?
Дотащил вот, в больницу доставил – живого. И что дальше?
Дальше, понятное дело, должны были набежать врачи с медсестрами, уложить Костю на каталку, ввести препараты и с криками: «Готовьте операционную!» – помчать по коридору в эту самую операционную. А добрый дядя-врач там уже ручки домывает, смотрит участливо печальными усталыми глазами и говорит, мол, держись, парень. Ну и что, что пуля прямо возле сердца? Вот мы ее сейчас, не дожидаясь подкрепления… Или прямо домой, в спальню, звякнем светочу хирургии, он примчится сквозь пургу и мороз и одной левой пулю извлечет. Одной левой…
Севка запрокинул голову и несколько раз стукнул затылком о стену.
Ты как-то совсем расслабился, Севка, там, на войне. Забыл, что это там волокли на себе под огнем в санбат, где сходящие с ума от недосыпа врачи резали-резали-резали, тащили бойцов Красной армии на этот свет, не отпускали в самоволку в рай или ад… И если бы кто-то из военврачей сказал, что не будет оперировать доставленного, то…
Севка застонал, тихо-тихо, чтобы не привлекать к себе внимания. И так на него сегодня уже смотрели как на рехнувшегося. Фельдшер из «скорой», например.
«Скорая» приехала быстро: без особых разговоров приняли Костю, укутали какими-то одеялами, сунули на носилках в машину…
– Ну, бывай! – сказал фельдшер, крепкий мужик лет пятидесяти. – Запишем, что никого не было у раненого…
– Почему? – удивился Севка. – Я был.
– И фамилию сообщишь? – вмешался в разговор пожилой санитар.
– Да… Всеволод Залесский. Я живу здесь…
– Это ты вызвал машину?
– Я… – Севка достал из кармана мобильник.
– Тогда поехали, если со своего звонил, – удивленно покачал головой фельдшер. – Быстрее давай в салон. Это твой приятель?
– Н-нет, – чуть помедлив, ответил Севка, залез в машину и сел в холодное жесткое кресло возле носилок. – Не приятель…
Машина рванула с места, завыла сирена.
– Ты что, не видел, что у него огнестрел? – поинтересовался санитар.
– А какая разница? – Севка все еще никак не мог понять, что именно происходит, о чем говорят медики.
Ну да, увидел, вызвал…
– А говорят, что добрые самаритяне перевелись, – мельком глянув на Севку через плечо, сказал водитель. – Ты что, парень, не понял? Алексеич тебя в отчет включит, ментам информацию передадут – и к бабке не ходи. И начнут тебя таскать на допросы…
Костя застонал. Севка дернулся было к нему, но санитар, отодвинув Севку в сторону, быстро достал из аптечки какую-то ампулу, шприц, и, не обращая внимания на то, что машину трясло, аккуратно ввел что-то в вену.