Шрифт:
— Марки не трогай, а перед жильцами извинись за недоразумение.
— Химик тоже не нашел ничего интересного, — добавил обескураженный Емёла.
Я прекратил разговор.
Не было никаких оснований для ареста Трахта. Ничего нового не выявилось и в другом месте. В этом я убедился, позвонив коменданту комиссариата Западного района.
На вилле царило спокойствие. Наблюдатели видели, как наследница, сидя за письменным столом, не отрываясь, составляла опись марок.
— Надеюсь, я все же получу от тебя ордер на арест Трахта, — сказал комендант.
— Может быть, получишь… — ответил я не очень уверенно.
Следовало задержать Трахта хотя бы до полудня, до моего разговора с неизвестным, которому никто, кроме Трахта, не мог дать номер моего телефона.
Зазвонил телефон.
— Я имею честь говорить с гражданином, который в воскресенье обменивал в клубе марки и приобрел в числе прочих серию испанской «Корриды»?
Действительно, во время безумных сделок в воскресенье я приобрел серию испанской «Корриды».
— Моя фамилия вам ничего не скажет. Я хотел только спросить, не интересуют ли вас иностранные классики?
Я заколебался.
— В общем, да, — начал я осторожно. — А где их можно было бы посмотреть?
— Не будете ли вы случайно сегодня вблизи Старого Мяста?
— Возможно, буду. А в какое время?
— Мне было бы удобно в пять часов. А вам?…
— Позвоните мне, пожалуйста, минут через десять…
Так начался мой разговор с неизвестным собеседником.
Время приближалось к половине четвертого. НД уже дважды в течение дня спрашивал, не звонил ли незнакомец. Я сразу же соединился с НД.
— Слушай, — сказал он через минуту, — я прочитал в газетах, что в пять часов открывается выставка картин Хель Энри. Это польская художница, проживающая в Париже. Выставка недалеко от Старого Мяста. Договорись с ним встретиться на выставке, а там мой человек его сфотографирует.
Я тоже решил позаботиться об агенте-наблюдателе, который пойдет за незнакомцем после того, как наше свидание закончится.
— Значит, опять что-то начинается, — высказал предположение мой шеф, давая разрешение направить нашего агента.
Через десять минут коммутатор снова соединил меня с таинственным собеседником:
— Итак, сможем ли мы сегодня встретиться? — спросил он.
— Да, охотно с вами увижусь. Я собираюсь на выставку картин Хель Энри. Буду там в четверть шестого, а потом мы можем зайти в кафе.
— Согласен… Только, прошу вас, захватите с собой дублеты.
Его настойчивость с дублетами дала мне пищу для размышлений. Ведь самое интересное уплыло из моего альбома во время идиотских воскресных сделок в клубе…
Я поторопился домой, чтобы привести в порядок служебный кляссер. Мамы дома не было. Наскоро пообедав, я приступил к работе.
Раскладка «служебных» дублетов оказалась делом невыполнимым. За час невозможно было разобраться в беспорядочной массе марок. Волей-неволей пришлось, отобрав десятка полтора марок в отдельный конверт, этим ограничиться.
Когда я подъехал к выставочному залу, фотограф, которого прислал НД, как раз согласовывал свои действия с агентом. Я незаметно махнул им рукой.
Демонстративно вынув из кармана газету (поскольку незнакомец просил об этом, так как якобы не помнил моего лица), я вошел в выставочный зал. В зале было полно народу. Почтенные мужчины и женщины, среди которых было немало знакомых художников и писателей, направлялись в противоположный конец зала, где сидела щуплая седая женщина лет восьмидесяти. Это и была Хель Энри, она приехала из Парижа, чтобы показать родному городу свои широко известные картины…
— Какая прелесть! Посмотри, посмотри, какие чудесные краски! — щебетали у стен варшавские модницы.
Хотя я не принадлежал к числу поборников абстракционизма, а мой «модернизм» кончался на французских экспрессионистах, несмотря на то, что я прибыл сюда с целью, не имеющей ничего общего с искусством, я почувствовал, что картины почтенной бабуси могут сказать что-то и мне.
На картинах мелкие овальные, круглые и прямоугольные размытые пятна красок создавали удивительные мелодии из ветвей и букетов, целые симфонии цветов. Картины назывались: «Вариации на тему мимоз», «Диалог растений», «Юмореска», «Импровизация».