С самого утра день был ясный: на небе — ни тучки, ни облачка. Весело обливая лучами укутанную пышным снеговым покровом землю, катилось зимнее холодное солнышко. Держался порядочный мороз. Но уже вскоре после полудня с запада стали показываться тучки. Померк, потом и совсем исчез огненный шар солнца, потонув в облаках. Потеплело, повеяло теплом с запада, откуда плыли, подгоняя одна другую, серые тучки. Рано смерклось. А поезд все мчался и мчался.

Вдоль того пути, по которому еще предстояло пройти, стали загораться заранее заготовленные огромные костры, служившие как бы маяками. Появились и вершники со смоляными факелами, лихо скакавшие впереди поезда и по бокам. У костров, мимо которых проплывали сани и кареты на полозьях, копошились толпы крестьян, согнанных для встречи «анпиратора». Но теперь они уже не оглашали ночной воздух криками «ура!» в честь «Петра Федорыча»: эти нестройные мужицкие крики надоели помрачневшему Пугачеву после первых же встреч, и по его приказанию Творогов с одной из остановок выслал конных гонцов оповестить встречных, что разрешается только снимать шапки да бить поклоны, не утруждая слуха его пресветлого царского величества своим мужицким криком.

Строгий приказ был выполнен. Толпившиеся у придорожных костров верноподданные «анпиратора» сры- наш с себя треухи и становились на колени, как только вблизи показывались мчавшиеся с гиканьем Передовые гайдуки со смоляными факелами, а когда налетали казаки в алых чекменях с длинными пиками, мужики принимались отбивать поклоны. Почти нее крестились.

Когда поезд исчезал в ночной мгле, у медленно догоравших костров долго еще оставались кучки людей.

В одном из сел, верстах в сорока от Раздольного, для «анпиратора» был приготовлен ужин. Но Пугачев м кобенился. С трудом согласился он войти в избу, где стояли столы с яствами и питиями, выпил несколько чирок водки, вяло пожевал ломоть пирога с начин- Kort «на четыре угла», запил стаканом сладкого вина и поднялся.

Едем, Бориска! — сказал он Минееву.— Скучно •пой-то.. Надоело все это.. Ну его к ляду...

— Едем — так едем! А с ужином как же быть?

А так и быть! Кто из енаралов да министров и рать хочет, пущай жрет. Нагонят нас опосля. А не нагонят, так беда не велика. Вон, которые уж отстали но дороге. Ну их всех к шуту. Надоело мне с ними ааландаться, хуже горькой редьки... Едем!

Они уехали. Огромный хвост спутников, оторвался, задержавшись, чтобы поужинать. Но сани, в которых | и дели по привычке прикрывавший рукавицей свое и п'родованное лицо угрюмый Хлопуша, расстроенный -аимираторской» немилостью и старавшийся бодрить- I л, лицкий казак и лихой конокрад Творогов, ставший теперь «министром двора», и другие сани, в которых о чем-то сердито говорили Прокопий и Юшка I юбородьки, увязались за санями Пугачева

Увидев это, Пугачев скривил губы и, мотнув голо- моп, вымолвил:

Дядьки мои. За малолеточком присматривают, чтобы он, малолеточек, ножку себе не зашиб ненароком альбо глазок не запорошил чем... А мне этот ми пор колом поперек горла стоит!

Ты — царь! Хочешь, так и прогнать можешь!

Прого-онишь их, как же! — невесело засмеялся «анпиратор»—Куда их прогнать-то? Смутьянов этих? Нельзя их прогонять: опасно. Народ против меня взбулгачить могут. Оченно просто!

Минеев пожал плечами, но промолчал.

А ты как бы с ними поступил? — спросил Пугачев минуту спустя.

Минеев развел руками.

Не знаю, право... Трудно мне себя на твое место поставить...

То-то и есть,— пробормотал Пугачев.— Прицепилась они, Голобородьки всякие, к моим ногам да к рукам, облепили меня и ходу мне не дают. А чует мое сердце, тянут они меня гуртом в пропасть. Вот-вот гуркнем все туда, в пропасть-то! Слышал, что мужичье-сволочье балакает? Светопреставление, мол, идет. Бочарова жена в Саратове чертячьего младенца нечистого выродила. А еще какой-то там камень с неба. Опять же убиенный архиерей... Я его убивал что ли? Али приказ мой такой был, чтобы убивать? Да я еще в Казани строго приказал: которых даже дворянского звания, ежели только сопротивления не оказывают, не резать здря! Так разве сволоту в руках удержишь? Она, сволота, как зверь дикой: покуда в клетке сидела, покуда и вреды мало было, только вонь одна звериная. А вырвалась из клетки — и почала зубы пробовать да так разгулялась-разыгралась, что ни кого ни попадя бросается да в клочья рвет. В Кашире давно ли бунт был? А против кого? Сами, дуболомы, властей над собой поставили, а потом перебили. А калуцкий полк чего в том месяце наделал? Я их, калуцких, в свою анпираторскую гвардию записал, кажному солдатишке по рублю серебром отсыпал, а они с чего-то сдурели да своих же выборных командиров до последнего человека на штыки подняли, а которых в огонь живыми побросали. Город на шарап взяли. Обывателев сколько перекрошили™

Говорю, сущие волки! А почнешь их наказывать, тис следовает, потому они, подлецы, всю державу (•и (ворошить могут, так они орать начинают, что, мол, кшсая лее это в сам-деле слобода? Вот ты и подумай, и. шй что полезное с таким зверьем двуногим...

Помолчав, Пугачев снова заговорил, словно беседуя г самим собой:

– Не пойму чтой-то никак, как и что... Вон Лиза- III la, тетка моя, баба-сладкоежка, двадцать лет на Троне сидела. Путалась с хохлом своим, сладкопевцем, | Газумовским, да с Шуваловыми, да с кем-то там р(Ц| А о делах и думки у нее не было: баба, так она ПцОа и есть! А ничего, управлялась. Опять же, Катька моя благоверная. Ну, эта не дура, положим: хитрая и« -лса. А все же — баба. Однако, ничего, гладко шло. А нот у нас с тобой, удалых добрых молодцев, все кшс то коряво выходит... t - Утрясется...

Утрясется ли? Все вы мне твердите для успоко- «ч|ил, что, мол, утрясется». А на мой взгляд растрясы- ИПС1СЯ все с каждым днем. На первых порах даже оно iiv по и лучше было, яснее как-то. Господ по боку, н'мня крестьянству, всякая слобода, крестись хошь иву мл, хошь тремя перстами, хошь всею пятерней, горгуй кажный, кто чем хочет. Суды всякие по боку. И чальства тебе никакого: выборные. Ну, гладко было » мыслях. А дошло до дела, кат его знает, что и н и к идит_. Расквасили мы большой горшок, а слепить

не того.. Не выходит.. Ай ошибка вышла? Ай не

того конца начали? Не так надо было дело варганом.7 Да что ты молчишь, Борька?

А что мне говорить-то? — непочтительным тоном • г нал Минеев.— Я одно знаю: снявши голову, по Поносам не плачут. Попали в передрягу, ну, надо вывертываться.

А вывернемся ли? Нет, ты по чистой совести! и нрлмки. Я, брат, правду-матку люблю. Бояться тебе Нечего. Говори откровенно, что думаешь..

Набирай армию, государь! Регулярную армию, настоящую. Чтобы дисциплина была прямо-таки железная. Как при Петре Первом. Офицеров подбирай. Настоящих, чтобы солдата в руках держали. Закон крепкий поставь. Предавай смертной казни каждого, кто провинится. Петр-то, твой прадед, своею рукой ослушникам головы рубил... Грабителей — на виселицу. Разбойников — на кол сажай. Ворам руки руби.