– А жаль, там сегодня интересное мероприятие будет, - как ни в чем не бывало, сказал Зиманский.
– Может, я вас все-таки уговорю? Одному, знаете, скучно. Не привык быть инспектором.

Хиля на мгновение закатила глаза, но сдержалась и вежливо, с нотками любезнейшего холода ответила:

– Простите, товарищ, мы с мужем едем просто на прогулку, никаких мероприятий. Спасибо за приглашение.

Парень поправил очки, кашлянул и с подчеркнутым вниманием повернулся ко мне:

– Ну так как, Эрик, не пойдете? Я вам обещаю - это правда интересно.

Я почувствовал легкий приступ удивленного раздражения:

– Эльза же вам сказала - мы гулять едем.

– М-да. Эльза... м-да, - он тонко усмехнулся.
– Конечно. Но вас же двое, вот я и хочу услышать... ммм... вторую сторону.

В его словах содержался какой-то подтекст, который я недопонял - зато хорошо поняла Хиля:

– А вы, товарищ, чуть-чуть зарываетесь, вам не кажется?

Зиманский моментально сменил выражение лица, словно оно было мягкой резиновой маской:

– Ох, Эля, это недостаток воспитания! Что вы хотите - вырос в рабочем квартале.

– Это заметно, - она и не думала смягчаться.
– Смотрите на женщину, как на придаток к мужу, да? И гордитесь еще, наверное, такой психологией?

– В психологии я вообще ничего не понимаю!
– Зиманский поднял раскрытые ладони, сдаваясь.
– Мое дело - статистика. Цифры и еще раз цифры. А что касается женщин - я без претензий, среди них тоже попадаются неплохие экземпляры, - он широко улыбнулся и быстро выстрелил взглядом в мою сторону, словно ища поддержки.

Мне уже приходилось слышать мнение, что женщина - человек в некотором роде неполноценный, не имеющий права голоса, даже как бы и не человек вовсе, но я думаю, неполноценен как раз тот, кто мне это сказал. Вообще от рассуждений на тему, кто у нас более, а кто - менее человек, очень заметно попахивает комплексом этой самой неполноценности, будто залежавшейся колбасой, уже покрытой пленкой гнили. У меня на эти разговоры устойчивая аллергия.

– Знаете что, товарищ Зиманский?
– я взял руки Хили в свои и чуть сжал.
– Ваше мнение, безусловно, имеет право на существование, но мы с Эльзой собрались погулять, и...

– Боже мой, не обижайтесь на меня!
– Зиманский вдруг испуганно побледнел и схватил меня за локоть.
– Вы обиделись?
– он посмотрел на Хилю.
– Умоляю вас, дорогая моя, простите. Ну, сморозил идиот, что с него взять?.. Я же никому зла не желаю, я восхищаюсь вами, поверьте мне, пожалуйста!..

Хиля вежливо улыбнулась:

– Да нет, какое там... Обычный мужской шовинизм, мы это в школе проходили. Единственно - если решите заявить что-то подобное публично, полистайте перед этим Моральный кодекс. Так, на всякий случай, чтобы не было вопросов, если морду набьют.

– Хиля!
– я не знал, засмеяться мне или просто увести ее от греха подальше.

"Первая Грузовая" - прозвучало в динамиках. Поезд затормозил, и мне показалось, что Зиманский сейчас встанет и выйдет из вагона, во всяком случае, он сделал такое движение. На лице у него появилась гримаса то ли обиды, то ли раздражения, и Хиля - я видел - усмехнулась, довольная.

За шесть лет нашего досвадебного знакомства я успел хорошо изучить ее характер и ничему не удивился. Она такая, для нее главное - не истина, а победа, но разве можно человека за это судить? В конце концов, самолюбие - достаточно веская причина для того, чтобы просто поставить обидчика на место, не доискиваясь причин его поведения.

Однако - двери закрылись, а Зиманский остался. Положив ногу на ногу, он вынул из своего плоского дерматинового портфеля сложенную газету "Статистический вестник", развернул ее и стал внимательно читать. Мы молчали. Хиля глядела в окно, подперев кулаком щеку, я тоже от нечего делать уставился на красно-кирпичную громаду "Металлурга" (в народе - "крематория") с тремя орденами на фасаде, закрывающую половину неба за железнодорожными путями. Трубы, как всегда, выдыхали огромные клубы темно-серого дыма, плотного, как каучук. Дым вливался в небо и пачкал чистые облака, но все-таки облачная белизна оказывалась сильнее и поглощала грязь без остатка.

Прошло несколько минут. Хиля поерзала на месте и кинула неуверенный взгляд на нашего непрошеного попутчика. Это тоже в ее характере: если человек долго молчит и не надоедает, она начинает нервничать.

Я улыбнулся и легонько толкнул ее коленкой, глазами указав на Зиманского. Она тоже улыбнулась и отвела со лба недавно подровненную русую челку:

– И что говорит статистика?

– По поводу чего?
– парень поднял глаза.

– Ну, хотя бы по поводу электричек.

– Электрички?.. так... ну, вот. За первые два квартала текущего года введено в строй четыре новых локомотива и двадцать семь вагонов, списано в металлолом - один локомотив и девять вагонов. Отремонтировано в общей сложности шестьдесят три километра путей, из них с полной заменой полотна - четырнадцать, с заменой полотна и электрооборудования - пять целых и три десятых.

– Как интересно, - Хиля вытянула ноги и откинулась на спинку сиденья.

– А вы знаете, - Зиманский сложил газету, - что в черте города на настоящий момент проживает сто двадцать семь тысяч триста четыре девушки в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти лет?

– Ну и что?

– Вы из них - самая хорошенькая.

– А мужчин того же возраста сколько?
– поинтересовался я.

– Сто тридцать четыре тысячи двести двадцать девять.

– Вы придумываете, или у вас память такая?
– удивилась Хиля.