Я вздрогнул.

– Что?
– Трубин взглянул на меня.
– Тоже этим болели?

– Да - шесть раз.

– Ого!
– он покачал головой, ставя снимок на место.
– Но вам-то повезло, тьфу-тьфу, а он - сгорел, как спичка, в две недели. Впрочем, ладно, что я вам об этих делах... Вот тут, кстати, мое обиталище. Нет пока отдельного кабинета, здесь и работаю, и преподаю. Я ведь - один из разработчиков "лакмуса", не читали? Нет?
– он улыбнулся.
– Зря, хотя, конечно, вы человек молодой, у вас другие интересы... Садитесь, вы ведь не хотите спать?

Я прислушался к себе. Нет, спать не хотелось, мешало глухое, волнами наплывающее беспокойство.

Телефон затренькал. Трубин удивленно поднял брови, хотел было махнуть рукой, но подошел и взял трубку:

– Кафедра. Что?.. А, это ты, Феликс... Да, он дал мне добро. Так что помещай девушку в бокс, пусть посмотрит хирург. Молодой человек подойдет попозже, я сам его приведу. Ага... Ага, все.

– Ну, теперь - чай, - он вернулся ко мне, с усмешкой потирая затылок.
– Как я устал сегодня, если б вы знали. День какой-то дурацкий, сначала эта кража, потом взрыв... Домой так и не попал. Хотя, - вдруг возразил он сам себе, - а что мне делать дома? С женой мы расстались, у дочки своя квартира... А у вас была семья, Эрик?

Я рассказал ему о Хиле, наблюдая, как он зажигает маленькую спиртовку и ставит на металлический штатив чисто отмытую кофейную турку. Руки его двигались быстро и ловко, как у фокусника.

– А ребенок так и не появился, - сказал, наконец, я и замолчал.

– Вот как...
– заметил Трубин и покачал головой.
– Я тоже всегда хотел девочку. И зять мой, покойный, мечтал о дочке. Нам обоим повезло... Кстати, а вы знаете, почему в нашей стране мальчиков на сотню рождается всегда больше?

Я не знал и никогда не задумывался об этом.

– А потому, - он торжествующе улыбнулся, - что нам нужны: "а" - защитники на случай вражеского нападения, "бэ" - рабочие для тяжелых производств, металлургии, например, и "вэ" - это заметно снижает количество преступлений на моральной почве. Меня, как специалиста, особенно интересует, конечно, последний пункт. И я полностью согласен с демографической политикой государства.

Я посмотрел на него вопросительно.

– Что, Эрик, вы и этого не знаете?
– он добродушно рассмеялся.
– Как же, а ведь такая политика - наше большое достижение. Именно наше - медиков. Уже больше тридцати лет назад мы научились определять пол будущего ребенка на самых ранних сроках развития, а в последние годы пытаемся даже программировать его! Вот вы хотите иметь дочь, так? Вполне возможно, что года через два или три вы сможете просто привести свою жену - которая у вас, конечно же, будет к тому времени - в специальное медицинское учреждение, где она подвергнется гормональной обработке. И все - девочка гарантирована!

Я улыбнулся, подумав, что радуется он так лишь потому, что не знает главного. Трубин же истолковал мою улыбку иначе:

– Серьезно! Интеллигенция может позволить себе дочерей, но вот рабочим женщинам, увы, придется давать гормоны без их согласия. Они даже не узнают об этом, нужное вещество просто будет добавляться в спецмолоко или витаминные микстуры, например... Но пока - и это вынужденная мера - нам приходится регулировать состав населения другими способами. Этого вы уж точно не знали: аборт в наше стране разрешается только женщине, которая беременна девочкой. Мальчиков мы сберегаем - для блага общества.

Короткой вспышкой у меня в мозгу промелькнула Хиля, беспомощно стоящая на пороге нашей квартиры: "Эрик, прости, никакого ребенка больше нет". Я потряс головой, прогоняя видение.

Вода в турке забулькала, и Трубин разлил кипяток в небольшие золоченые чашечки, добавив черной заварки из хрустящего прозрачного пакета.

Громко постучали, и сразу же, не дожидаясь приглашения, в дверь просунулась голова Феликса:

– Простите, Трубин. Тут по вашу душу прибыл дознаватель Голес. Пропускать?

– Да-а?..
– изумился Трубин.
– Ну, пропускайте, конечно... Странно. Неужели все так серьезно, что он решил не ждать утра?..

Феликс убежал, глухо топая по ковру, а я вдруг снова почувствовал страх, холодными змейками ползущий по спине. Сейчас придется врать, а я уже расслабился и не помню половины того, что говорил в Управлении. Начнутся вопросы, уточнения, ловля на слове - уж об этом я много слышал от "папы". А голова чужая, в ней роится теплая боль, и устал, как же я устал...

За дверью заговорили, кто-то засмеялся легким рассыпчатым смехом. Потом, после паузы, тихо постучали, и вошел, сияя раскрасневшимся от мороза круглым лицом, уже знакомый мне толстячок в форменной шинели и меховой шапке. Выглядел он уравновешенно-радостным и до краев полным энтузиазма.

– О! И вы здесь!
– его глаза остановились на мне, но тут же перескочили на Трубина.
– Замечательно, что я вас застал. Боялся, домой уйдете. Обрадуйте меня, скажите - и девушка с вами?.. Видите ли, дело о взрыве в кафе поручено мне, а вы, по иронии судьбы, единственные свидетели!