– Вот и я. Держи, - он ловко откупорил бутылку о край стола и протянул ее малышке.
– Ну что, Эрик, поговорим все-таки?

– Поговорим, - я сложил руки на груди, стараясь глядеть на него без боязни.

– Хорошо, - он придвинул себе стул и уселся.
– Черт, здесь действительно что-то случилось. Никого не найдешь, пришлось ради этой воды во все двери ломиться...

Я молился, чтобы он не заметил телефона, и одновременно судорожно обдумывал, чем бы его разозлить. Не умею я играть у людей на нервах, не дано мне это, даже Хиля как-то заметила: "Ты тюфяк, Эрик. У тебя костей внутри нет, одна вата". Лучший выход для меня в любой ситуации - вежливое бегство. А тут еще, как специально, у Голеса поднялось настроение, он заметно приободрился и уставился на меня с отеческой заботой:

– Ты-то пить или есть не хочешь? Разговор будет долгий.

– Нет, спасибо, - я улыбнулся ему, мучаясь необходимостью сказать сейчас какую-нибудь гадость.

– Ну, тогда поехали. Значит, по твоим словам, вчера около половины шестого ты вышел из своей конторы и двинулся не домой, а в сторону магазина промышленных товаров. Почему?

– Я же говорил: дома у меня живет знакомый. Мне неприятно с ним общаться.

– Почему?

– Он слишком много говорит. Мне не нравятся эти разговоры.

– Разговоры - о чем?

Я вдруг на мгновение ухватился за это и чуть не ляпнул: "Он утверждает, что прибыл из другой страны. И не просто прибыл, а сбежал оттуда, воспользовавшись паникой при взрыве", но вовремя прикусил себе язык. Хватит уже жертв. Больше никого - и никогда - я не подставлю, чтобы выкрутиться. А от человека, живущего в моей квартире последние две недели, избавлюсь сам, более честным способом.

– Я спросил: о чем вы с ним разговариваете?
– терпеливо повторил Голес.

– Да так, пустая болтовня.

– Эрик, не ври мне!
– он повысил голос, чуть хлопнув ладонью по столу.
– Я же вижу, что ты врешь. Он из этих... из недовольных, да? Он имеет отношение к взрыву в кафе?

– Да нет, конечно. Мне кажется, его все это не волнует. Но он мне неприятен, и я решил вчера не возвращаться домой, пока он не заснет.

– Почему его не выгнать, если это такой обременительный тип?
– удивился дознаватель, глядя на меня в прищур век холодными глазами.

– Я знаю его тринадцать лет. Не могу вот так просто - взять и выгнать.

Он нетерпеливо поерзал на стуле:

– Ну ладно, это потом. А зачем ты пришел в магазин?

– Холодно было. Зашел погреться и увидел, как Трубин покупает куртку. Ну, а потом все произошло, как я рассказал, за исключением того, что никакого человека со шрамом в магазине не было.

– Но Ивкина знает его!

– Мало ли откуда... А может, вообще путает, есть же одинаковые фамилии.

– Странно, что это ты вдруг ее выгораживаешь? Вы - одна компания?
– Голес придвинулся ко мне.
– Слушай, помоги мне!
– его интонации вдруг стали почти кошачьими.
– Ты поможешь мне, а я позабочусь, чтобы ты прошел по этому делу всего лишь как курьер. Сам подумал: что - кража, что - это, все равно пять лет. Только за кражу ты поедешь ямы под ветряки копать на берегу холодного моря, а поможешь мне - и я устрою тебя в отличное место, у меня знакомый там начальником. Тем же бухгалтером будешь работать, спать не на нарах, а в общежитии. Кормят неплохо. Ну - как?

– Вам-то что за радость?
– я искренне растерялся.

– Мне сорок восемь лет, - дознаватель криво усмехнулся.
– Сколько я дел раскрыл? Настоящих, серьезных?.. Больно. Нормальной работы хочется, а подсовывают всякие кражонки. Недавно вон расследовал... нет, ты послушай, как это звучит - расследовал!
– дело об ограблении ларька мороженого, - усмешка превратилась в гримасу.
– Страсть как интересно! Одно убийство было в моей практике - всего одно! Кстати, "лакмус" помог. Парень зверски убил двадцатилетнюю девушку, единственную дочь у родителей. Жил с ней без регистрации, а она, глупая, его так сильно любила, что даже не написала заявление в Моральный отдел. Никто ничего не знал. Когда приходил инспектор, этот негодяй прятал девчонку в шкаф - и так восемь месяцев, пока терпение ее не лопнуло и она не пригрозила, что заявит о нарушении морали. Тогда он ее и отравил: подсыпал в кофе два грамма "Ловкой кошки", а тело закопал на пустыре. И все, шито-крыто. Если бы не "лакмус", ни за что бы его не разоблачили, так и ходил бы среди нас.

– Что, сам признался?
– невольно удивился я.

– А куда ему было деваться? Признался. Дали двадцать лет лагерей с полным поражением в правах и отправили на север. А не убил бы, мог отделаться пятью годами спецгородка за аморалку - это все-таки не урановые шахты, разница есть. Кстати, знаешь, как действует "Ловкая кошка"? Это крысиный яд, антикоагулянт, вызывает несвертываемость крови. Мучения страшные, поверь. На труп глядеть было невозможно.

– Ну хорошо, а если у человека просто ненормальная реакция? Может же "лакмус" ошибаться?

Дознаватель засмеялся:

– Не "лакмусом" единым живо правосудие, мы-то тоже не задаром хлеб едим, - пальцы его, вцепившиеся в спинку стула, пошевелились.
– Хотя иногда кажется, что - задаром. Много нас, а толку - чуть. Девять нераскрытых ограблений за прошлый год, и семь из них - вот эти. С шилом. Ну ладно, признаюсь, здесь я оплошал. Поверил в твои сказки, рапорт по начальству подал, группа уже создается для расследования. Ладно. Будем считать, эта кража раскрыта. Но настоящие-то дела, где они?