— А у этой регистрацию надо проверить!

— Она приезжая, и у нее…

— Вот паразиты! — закричала Люсинда. — Регистрацию им! А хрена моржового не надо?!

— Ти-ха! — опять гаркнул лейтенант. — Что за… твою мать!

Он прошагал через площадку — все расступились — и решительной рукой нажал белую пупочку звонка на соседской двери.

Все замерли, как в последнем акте «Ревизора», замерли и прислушались. Ничего не было слышно, звонок словно канул в бездну, и лейтенант нажал еще раз.

— Может, не работает? — предположил тот, что разговаривал с Парамоновыми.

— Откуда я знаю!

И опять нажал.

В этот момент широко распахнулась дверь, которая на памяти Олимпиады лет восемь не открывалась, и на пороге предстал человек.

Это было так неожиданно и так странно, что всех качнуло назад, к открытой двери Олимпиадиной квартиры, на пороге которой лежал труп, прикрытый черной клеенкой.

— Вы ко мне? — весело удивился человек напротив. — Прошу заходить.

— Вы… кто? — пробормотала совершенно уничтоженная Олимпиада Владимировна. — Откуда вы взялись?

Тут она замолчала, потому что вдруг сообразила, что сейчас начнет, как Парамонова, кричать, что она его не знает и никогда не видела, и надо бы проверить у него регистрацию, и как вы можете мне не верить, товарищ военный!

— Старший лейтенант Крюков, — пробормотал милицейский и заглянул открывшему за спину. — Документики ваши, пожалуйста.

Странное дело, но человек не стал ничего спрашивать и выяснять, он чуть-чуть отступил в глубь своей квартиры — Парамоновы вытянули шеи, — покопался возле вешалки и подал книжечку зеленого цвета.

Старший лейтенант открыл и цепко глянул сначала в нее, а потом в лицо подавшего.

«Дипломатический паспорт», — подумала Олимпиада Владимировна.

«Зеленый какой-то, небось регистрации нету!» — подумала Люсинда Окорокова.

«Мусульманин! — подумали Парамоновы хором. — Террорист и бандит, господи прости, принесло его на нашу голову, как бы чего не вышло!»

«Е-мое», — подумал старший лейтенант.

— Добровольский Павел Петрович?

— Истинно так, — по-старинному ответил человек и по-старинному же поклонился.

Почему-то и в ответе, и в поклоне Олимпиаде Владимировне почудилась насмешка, хотя человек был очень серьезен, насуплен даже, и не думал улыбаться.

— Вы… давно здесь проживаете?

— Да как вам сказать… Неделю примерно. Но я не живу здесь постоянно.

— А где вы постоянно проживаете?

Человек пожал плечами и сказал словно нехотя:

— В Женеве.

Тут на лестнице, в теплом и дружеском соседско-милицейском кругу, произошло некоторое смятение чувств, а также разброд и шатания.

«Так я и знала», — подумала Олимпиада Владимировна.

«Во врет-то!» — подумала Люсинда.

«Точно террорист!» — решили Парамоновы беззвучным хором.

«Твою мать», — подумал старший лейтенант.

— Так зарегистрироваться бы надо, господин хороший… — неприятным голосом сказал он и так и сяк повертел документ, — Добровольский Павел Петрович! А то вот… общественность сигнализирует.

О чем именно сигнализирует общественность, он не успел придумать, потому что Павел Петрович вдруг пробормотал, как будто внезапно вспомнил что-то важное:

— Черт возьми!.. — вытащил у лейтенанта из пальцев зелененькую книжицу, тот проводил ее встревоженным взглядом, отступил за свою дверь и вновь где-то там покопался.

— Гражданин! — милицейским голосом сказал старший лейтенант Крюков. — Вернитесь, гражданин!

Гражданин вернулся и протянул книжечку на этот раз красного цвета. Взгляд у милицейского стал подозрительным и цепким, как в кино про майора Пронина в момент поимки им международного шпиона.

— Прошу прощения, — сказал человек из Женевы. — Запамятовал.

Старший лейтенант Крюков открыл книжечку, уставился в нее, долго и придирчиво читал, потом так же придирчиво пролистал. Все молчали.

«Российский паспорт», — подумала Олимпиада Владимировна.

«А дядю Гошу прикончили!» — пригорюнилась Люсинда Окорокова.

«Подпольный террорист или шпион», — окончательно решили Парамоновы.

«Твою мать», — думал старший лейтенант.

Он вернул книжечку, помолчал и с тоской спросил:

— Вы тоже, конечно, ничего не слышали?

Человек пожал плечами: