Соседа жалко, но детектив ей очень нравился, и она этого стеснялась. Липа-то вон как сердится, глазищами сверкает! Интеллигентка, даже возразить как следует никому не умеет, зато ей, Люсинде, палец в рот не клади, она «бойкая девчонка», ей об этом весь Ростов говорил!

Из прихожей вернулся милицейский, сел на стул, отчего стул скрипнул и покачнулся, уперся ладонью в коленку и вдруг спросил:

— А напротив кто живет?

— Никто не живет, — ответила Олимпиада Владимировна. — Хозяева умерли давно, я их почти не помню.

— А вы давно тут проживаете?

— Всю жизнь! Мы с бабушкой жили, а потом она умерла, и я осталась одна.

— Что можете сказать про потерпевшего?

— Господи, ничего я не могу про него сказать! Мы все друг друга знаем в лицо, дом-то маленький! Он жил с сыном, сын сейчас в армии, забыла, как его зовут.

— Серегой зовут, — подала голос Люсинда. — В прошлом году проводили.

— Потерпевший выпивал?

— Мы с ним не выпивали! — опять встряла Люсинда. — А потому знать не можем! Ну, выпивал, конечно, но сильно никогда не пил!

— Черт знает что, — пробормотал старший лейтенант Крюков, — в субботу утром на мою голову!..

Тут его позвали на лестницу, и он вышел, и Олимпиада с Люсиндой опять остались одни.

— Мне на работу надо, — с тоской сказала Липа, — и что он там начальнице наговорил, страшно подумать!..

— Да ладно, разберешься, чего там!

— И кто мог его… по голове? — Олимпиада перешла на шепот. — У нас же тут все свои, чужих никогда не бывает!

— Может, он собутыльников каких привел?

Олимпиада пожала плечами.

В проеме возник старший лейтенант и поманил ее пальцем, тоже достаточно обидно.

— Вы меня? — спросила Олимпиада Владимировна, стараясь держаться «достойно», хотя сердце ушло в пятки.

— Вас, вас, кого же!..

Они опять переглянулись, и Люсинда вскочила с кресла, выражая готовность следовать за Липой туда, куда ее поманил милицейский, хоть в острог!

Олимпиада Владимировна вышла в собственную прихожую, где было сильно натоптано, накурено и очень холодно, потому что с лестницы дуло немилосердно, и как будто споткнулась взглядом о лежащее на полу тело.

Теперь это было именно тело, кое-как прикрытое черной клеенкой, а не человек с мучительно задранным подбородком.

— Господи, — сказала Олимпиада и прикрыла рот рукой. — А нельзя его… вынести?

— Всему свое время, — сказал милицейский загадочно. — Пройдите, пройдите туда!..

Туда — означало на лестницу, где все смолкло, когда она появилась, только где-то в отдалении тявкала парамоновская собака по кличке Тамерлан.

— А как же ваши соседи говорят? — не очень понятно спросил старший лейтенант. — А вы сказали — никто не живет!

— Где? — не поняла Липа.

— Напротив. Вот здесь. Ваши соседи говорят, что живет!

— Кто?! — поразилась Олимпиада. — Никто там не живет! Никого там нет! В тех квартирах живут Парамоновы и еще студент, Володя, я не знаю его фамилии. Или знаю?…

— Так знаете или не знаете?

— Нет! — почти крикнула Липа. — Не знаю!

— И где он сейчас, тоже сказать не можете?

— Конечно, не могу! Я же за ним не слежу! А напротив никто не живет, это я вам точно говорю!

Парамоновы вылупили глаза и затараторили, как из пулемета застрочили:

— Как нет?!

— Конечно, живет!..

— На той неделе въехал!..

— Я сама видела! Еще коробки все носили!..

— И на лестнице третьего дня встретились!..

Это была какая-то ерунда, и Олимпиаде Владимировне показалось, что она сошла с ума.

— Никто там не живет! — перекрикивая соседей, завопила она. — Когда-то жили, а потом никого не стало, это еще при бабушке было!

— Да не верьте вы ей!

— Товарищ милиционер, вы нам верьте, мы-то знаем!..

— Он третьего дня полез… — кричала Парамонова, тыча в мужа пальцем.

— …снег с крыши скинуть, его там тонну навалило! Вот я и полез, а тут этот идет!

— Важный такой, по сторонам не глядит…

— … а я ему кричу, поберегись, мол, а он на меня ноль внимания и эту свою поставил…

— …прям в крыльцо въехал…

— Ти-ха! — гаркнул старший лейтенант Крюков. — Всем молчать!

Парамоновы разом замолчали и уставились на него преданно и умильно, как прихожане на икону Спаса Нерукотворного.

— Да что вы их слушаете, товарищ милиционер, — вступила Люсинда Окорокова из-за спины Олимпиады, — они вам наговорят!..