Шрифт:
— Лип, а ты… когда вернешься?
— Не знаю, — сердито ответила Олимпиада. Сердито оттого, что жалко было Люсинду, а поделать ничего нельзя. — Сегодня суббота, ко мне вечером Олежка приедет, так что…
— Поняла, поняла, — испуганно забормотала Люсинда. Она знала, что Липин кавалер ее терпеть не может, и все время боялась, что ей «откажут от дома». — Я тогда, может, к Жене схожу. Он на той неделе просил убраться у него, только, говорит, гонорару получу и тебе тогда заплачу…
— Бесплатно ничего никому не делай, — велела Олимпиада, — что еще за благотворительность такая!
— Та как же бесплатно, когда он сказал — гонорара!
— Не гонорара, а гонорар! Он этот гонорар уже лет десять грозится получить и все никак не получит!
— Как так — грозится?
— Да никак, — с досадой сказала Олимпиада и сняла с крючочка ключи. Ключи от машины в кармане пальто, телефон на месте, губы… Ах да, губы она решила не красить!
…Что там опять выдумала Марина Петровна, хотелось бы знать?
— Выходи, Люсь, а я за тобой.
Олимпиада Владимировна погасила свет, пропустила вперед трубадуршу, подождала, пока та, пятясь, осторожно протащила за собой свою гитару, распахнула дверь на темную лестницу, которая почему-то в этом доме называлась совершенно питерским словом «парадное», и тут что-то случилось.
Какая-то темная туша надвинулась на них и начала валиться в проем и упала сначала на Люсинду, и та тоже стала валиться, и грохнула гитара, и кто-то тонко крикнул, и что-то упало и покатилось.
— Люся!!
— Липка, держи его, держи!!
— Господи боже мой!
Каким-то странным прощальным звуком ударила в стену страдалица-гитара, Олимпиада Владимировна зашарила по стене потной рукой, совершенно позабыв, где у нее выключатель, и, когда зажегся свет, оказалось, что на полу в крохотной прихожей на коленях стоит Люсинда, а рядом с ней лежит человек с судорожно задранным вверх щетинистым, совершенно мертвым подбородком.
Именно подбородок увидела первым делом Олимпиада Владимировна и поняла, что у нее в прихожей труп.
Самый настоящий труп.
Как в детективе.
— Так, говорите, что никогда его раньше не видели?
Фу-ты ну-ты!
Олимпиада перевела дыхание и посмотрела милицейскому между бровей. Она где-то читала, что такой прием безотказно действует, если хочешь показать собеседнику, что презираешь его от всей души. Не смотреть в глаза, а смотреть между бровей.
— Все наоборот, — сказала она совершенно спокойно, — я вам говорила и повторяю еще раз, что это наш сосед с третьего этажа. Его зовут Георгий Николаевич Племянников. Или Георгий Иванович, что ли! Я точно не помню.
— Да как же мы его не знаем, когда каждый день в парадном с ним встречаемся! — закричала Люсинда Окорокова. — Да что вы такое говорите, когда мы вам уже сто раз сказали…
— А вы пока помолчите, — не поворачиваясь к Люсинде, велел милицейский, — вас пока никто не спрашивает, кого вы встречаете!
— Елки-палки, — пробормотала Олимпиада Владимировна, — что же это такое!
На площадке переговаривались какие-то люди, и соседи собрались. Олимпиаде было видно, что Парамоновы что-то очень активно втолковывают другому милицейскому, который их слушает, прищурившись, как в кино про ментов, или оперов, или про кого там еще бывает кино?…
— Так это вы его… по темечку тюкнули, что ли?
— Да никого мы не тюкали по темечку! — взвилась Люсинда Окорокова. — Что вы такое говорите, товарищ милиционер!
— А вы помолчите, — перебил милицейский тяжелым голосом, — вас пока никто не спрашивает!..
Люсинда булькнула что-то и больше не встревала. У Олимпиады Владимировны в сумочке зазвонил мобильный. Позвонил-позвонил и перестал. Все некоторое время слушали, как он звонит.
— Значит, открыли вы дверь, он и упал, да?
— Да.
— А до этого, значит, ничего не видели и ничего не слышали, да?
— Да.
— А встали вы, значит, в полвосьмого, несмотря на то, что суббота, да?
— Да.
— И встали потому, что вот та девушка к вам в гости пришла, да?
— Да.
— А пришла она за тем, чтобы вам песню спеть, и для этой цели принесла с собой гитару?
— Да.
— А у вас, значит, так принято, по соседям с утра пораньше в нижнем белье ходить и песни играть, да?
— Да.
— И значит, мужика этого вы как увидели на площадке, так с перепугу его по башке — тюк! Да?
— Да. То есть нет, нет! Я же говорю вам, что мы его увидели уже мертвого, он на нас… упал! Прямо с площадки! — вспомнив, она чуть не заплакала. — Что вы ко мне пристали, а?