Он тоже наслаждался обществом. Столько лет у него ничего этого не было — дома, кресла, батареи, чистой руки, которая гладила бы спину. Он даже позабыл, было ли когда-нибудь вообще! А если и было, то значительно хуже, чем то, что наступило теперь, — рай, нирвана! Раньше Василий — тогда он еще был даже не Барсик, а Шурик, — служил в библиотеке, ловил тамошних мышей и выучил много красивых и умных слов.

Он вообще был ученый кот и знал толк в жизни.

— Спасибо за чай, — поблагодарила Олимпиада, и Добровольский понял, что она расстроена. Все это читалось на ее лице так легко, как на книжной странице. — Мы должны уходить.

— Последний вопрос, — сказал Павел Петрович, и она посмотрела на него с надеждой.

Никаких надежд, мысленно приказал ей Добровольский.

Я все вижу.

Я все знаю.

Ты умненькая, воспитанная, начитанная, славная внучка Анастасии Николаевны, которая работала в Ленинке, и скрасила моему деду жизнь, когда мы все бросили его одного. Ты мне подходишь, если не по возрасту, то по воспитанию. Хотя и по возрасту подходишь тоже, потому что мне, в силу взрослости моей, глубоко наплевать на многое, на твоего кавалера, к примеру. Я знаю, что уведу тебя от него в два счета. Нет, на счет «раз». Тебе будет со мной головокружительно интересно, и мне, скорее всего, будет интересно с тобой — вон ты какая, стойкая, справедливая, благодарная! И именно поэтому — стоп. Никаких надежд. Никакого будущего.

Я больше не попаду в ситуацию, когда от меня ничего не зависит, и я больше никогда не буду отвечать ни за кого, кроме себя.

И за тебя не буду.

— Последний вопрос у меня к вам, Люся, — сказал Павел Петрович довольно холодно из-за собственных мыслей. — Когда мы встретили вас на лестнице после того, как упал Парамонов, вы держались за щеку. Кто вас ударил?

Она так перепугалась, что Павел Петрович решил — сейчас кинется бежать, упадет и расшибется. В квартире было тесновато.

— Я?… — пробормотала Люсинда. — Я?! Ударить?! Меня? Никто… Никто меня не ударял, что вы!

— Люся, у вас на щеке отпечаталась пятерня. Вы прикрывали щеку рукой. Кто вас ударил?

— Я… мне домой… мне домой надо… там тетя Верочка одна… я…

И она на самом деле кинулась, затопала, Добровольский неожиданно быстро двинулся за ней, даже Василия в кресло уронил.

Олимпиада рванулась было следом, но Добровольский ее моментально остановил, даже не словами, а взглядом, которого она послушалась.

— Ну и что это такое? — спросила Олимпиада у Василия, когда он уселся, очень недовольный, и встопорщил усы. — Кто ее ударил?

В это время вернулся Добровольский.

— Я не знаю, — ответил он на вопрос, заданный коту. — Кажется, я ее расстроил.

— Да уж, — согласилась Олимпиада. — Мне нужно ее успокоить.

— Она убежала домой, — рассеянно сказал Добровольский. — Я не уверен, что вы вообще должны с ней разговаривать об этом.

Олимпиада посмотрела — сидит себе в кресле, гладит кота, будь он неладен, вид загадочный у обоих.

— Может, вы ошиблись? — спросила она сердито. — Я что-то ничего не заметила такого, что было бы похоже на пощечину!

— Это потому, что вы были заняты совсем другим. И я не ошибся, иначе ваша подруга так не испугалась бы. Сказала бы, что это чепуха, и все.

Олимпиада помолчала. Он был прав.

— И я так и не понял, что она делала на площадке между первым и вторым этажом.

— Она же вам рассказала! Она вышла потому, что услышала шум на улице!

— И вместо улицы помчалась наверх? Ведь живет она на первом этаже, правильно?

Олимпиада растерялась.

— Ну… да.

— И как она могла услышать шум на улице, если у них в квартире вовсю орал телевизор, а на окнах, как только что было сказано, ставни?

— У них не ставни, — все так же растерянно пояснила Олимпиада, — у них… щиты такие, изнутри задвигаются.

— Если щиты были задвинуты, она не услышала бы даже ядерного взрыва. Не то что падения нашего Парамонова. Зачем она вышла на лестницу? Как оказалась между этажами? Кто ее ударил?

— Люся ни в чем не может быть замешана, — твердо сказала Олимпиада. — Я ее знаю, она отличный человек!

— Возможно. Но она может быть замешана во что-то другое, о чем мы пока даже не догадываемся.

— Бросьте! Во что она может быть замешана?

Добровольский пожал плечами.

— Я должна идти, — высокомерно сказала Олимпиада. Высокомерие от того, что он ее расстроил. — Доброй ночи.

Он вышел ее проводить и подождал, пока она закроет дверь. Потом некоторое время подумал на площадке.

Нет никаких данных, вот в чем основная проблема! А если их нет, значит, нужно их добыть!