Олимпиада подумала секунду.

— Может, это какая-то другая лопата? Не его? У нас их несколько в подвале под домом. Года два назад купили.

— Все скидывались, — сообщила Люсинда. — На замок и на лопаты. И еще грабли тогда купили, чтобы весной прибираться, и совок нам с Липой, потому что мы по весне цветы всегда сажаем. Хотя тут не цветы, а грех один. Вот у тети Зои, в Равнинной, там такие мальвы, что из окон ничего не видать, и занавесок никаких не надо!

— Не было никакой другой лопаты, — решительно не дал увести себя в станицу Равнинную Добровольский. — Я осмотрел всю крышу и внизу тоже. Я, правда, сверху смотрел, но оттуда как раз хорошо видно, и фонарь все освещает. Я думал, что была вторая, но ее не нашел. Да и странно, если бы она была. Зачем на крыше две лопаты?! Туда и так влезть трудно, а уж с двумя лопатами…

— Да какая вторая-то?! Я не поняла ничего, — призналась Люсинда.

— На крыше не было лопаты, — объяснила Олимпиада нетерпеливо. — А снег Парамонов кидал, чуть в нас не попал. Спрашивается, чем кидал?

— Ну, лопатой, — задумчиво сказала Люсинда.

— Вот именно. А ее нет. Спрашивается, где она?

— А где она?

— На чердаке. Ее нашел Павел… Петрович.

— Можете называть меня просто по имени, — галантно предложил Добровольский. — Вы же почти моя родственница! Вы столько лет прожили рядом с моим дедом, и к тому же я еще вывез ваш мусор!

Олимпиада ни в какую не желала представлять себя его родственницей!

— Да откуда же она взялась на чердаке, если Парамонов с крыши упал? Он же не мог сначала лопату на чердак поставить, а потом упасть!

— Не мог, — согласился Добровольский. — В том-то и дело. Значит, лопату поставил кто-то еще. Тот, кто его толкнул. Тем более что вы держите лопаты в подвале, а не на чердаке. Я этого не знал.

Олимпиада допила виски.

Ей тоже, честно говоря, не очень нравилось это питье, но приходилось делать вид, что нравится — а как же иначе?

— Да, но это значит, что его… убили?!

— О чем я вам и толкую, — сказал Добровольский нетерпеливо. — Именно об этом.

— Но зачем кому-то понадобилось убивать… Парамонова?!

— А этого вашего слесаря зачем? И еще дополнительно взрывать его под дверью вашей квартиры?! Или вы по совместительству идеолог Аль-Кайды?

— Нет, — призналась Олимпиада. — Нет, конечно.

Добровольский посмотрел на нее.

— У меня есть только одна версия, — сказал он, взвешивая, говорить или еще подождать. Олимпиада смотрела на него, и он решился:

— Я думаю, что следом за слесарем должны были убить вас. Это чистая случайность, что, когда вы открыли дверь, он не упал на пол и детонатор не сработал.

— Он на меня упал, — уточнила Люсинда Окорокова и распахнула голубые глазищи, как у красавицы из сказки «Морозко». — Я тоже чуть не свалилась!..

— Ваша подруга остановила его падение. Провода не соединились, не разъединились, я не знаю, как планировалось, — продолжал Добровольский. — Взрыва не произошло. А когда его стали поднимать, а потом уронили, устройство сработало.

— Из-за вас уронили, между прочим, — заметила Олимпиада Владимировна. — Это вы закричали: провода, провода!..

— Я должен был молчать?

— Ах, ничего вы не должны!.. — с досадой воскликнула она. — Просто все это не лезет ни в какие ворота!

— Вот именно, — согласился Павел Петрович. — Совершенно непонятно, как он оказался у вашей двери, каким способом его убили, зачем взорвали?!

— Да я тут ни при чем! — крикнула Олимпиада. — Зачем меня взрывать?! Зачем?!

— А зачем Парамонова с крыши сталкивать?

— Я не знаю!

Добровольский тоже допил виски и прикинул, не налить ли еще.

Плохо, что у него нет никакого прямого выхода на местную милицию. Конечно, он уже давно написал запрос, и созвонился с помощником, и «нажал на кнопки», но пока результата не было, а время уходило, и он не мог тратить его просто так! Неизвестно, что будет дальше и кто станет следующим.

В том, что будет следующий, Добровольский не сомневался.

Какой странный дом. Какой опасный дом.

И ему не на кого положиться в своих… расследованиях. Он никому не может доверять. Даже этим двум, которые смотрят на него такими испуганными глазами, — вечная, как мир, история, когда в минуту опасности женские глаза неизменно обращаются к мужчине, и никакая эмансипация ничего в этом не изменит!..

Доверять он не мог, но чувствовал ответственность — кажется, с той минуты, когда поставил в свой багажник расползающийся мешок с мусором и потом долго колесил по Москве, которую знал не слишком хорошо, в поисках мусорных ящиков. Это оказалось делом многотрудным, потребовавшим колоссального количества времени и вообще вдумчивого подхода. Он было нашел помойку, но оттуда его прогнали — он не до конца понял почему, но потом сообразил, что, видимо, ящики были не муниципальными, а частными. Он еще нашел, но там не было места для мешка, который привез Добровольский, мусор и так вылезал из него и выпадал со всех сторон, и его европеизированная совесть не позволила добавить к кучам еще и свой мешок. Так бы он и ездил, если бы не догадался выбросить мешок в бак возле американской закусочной — там с мусором не было никаких проблем — когда бак наполнялся, подъезжал шустрый маленький тракторенок и переворачивал его в кузов, не уронив ни одной бумажки. Добровольский, который после трудов пил в этой закусочной кофе, специально смотрел.