С некоторыми историями первых разведчиков ЧК, работавших в тылу белых на территории России или за границей, до сих пор нет полной ясности. Вот хотя бы история известного чекиста Яковлева, его настоящее имя Константин Мячин, тогда многие чекисты первого призыва работали в молодой своей спецслужбе под партийными псевдонимами, часто еще со времен подпольной работы при царе. Этот пламенный чекист, один из ближайших соратников Дзержинского, поначалу в конце 1917 года даже побывавший заместителем Дзержинского в коллегии ВЧК, перевозивший в 1918 году царскую семью из места ее ссылки в Тобольске к месту казни в Екатеринбург, вдруг позднее прямо через фронт ушел к белым в армию Колчака, а позднее и с колчаковцами в эмиграцию. В 1927 году Яковлев внезапно вернулся в Советский Союз, и к нему, перешедшему на фронте в стан врага высокопоставленному чекисту, советская власть после возвращения не применила никаких репрессий. Это уже тогда породило слухи, что к белым и в эмиграцию Яковлев-Мячин ушел по приказу ЧК в качестве разведчика и выполнял там какое-то задание, после которого и вернулся на родину. На одной из встреч с чекистским активом тогдашний легендарный начальник внешней разведки ГПУ Артузов однажды подтвердил все это: «Костя Мячин – наш разведчик, к белым ушел по заданию ЧК, и не он один». Это слышали десятки чекистов. В конце 30-х годов среди всех других «проникших в органы врагов» арестовали и расстреляли и Яковлева-Мячина, и опять объявили, что в Гражданскую он просто предал и ушел к врагу, а никаким разведчиком за кордоном не был, в то же время расстреляли и выдавшего ему при большом собрании чекистов индульгенцию Артузова.

В наше время Артузов, как и сотни других, казненных в сталинские чистки чекистов, реабилитирован в качестве честного большевика. С Яковлевым же так и нет ясности. В вышедшей в перестроечные годы советской энциклопедии «Гражданская война и военная интервенция в СССР» от 1987 года Артузов и другие казненные в конце 30-х чекисты первого поколения призыва Дзержинского вновь показаны идейными борцами за советскую власть. Правда, о тех из них, у кого годы смерти пришлись, судя по биографической справке, на 1937–1939 годы, еще стыдливо написано в конце биографии: «В дальнейшем на партийной работе…» – а у них не было ничего в дальнейшем, кроме подвала родного ведомства и пули в затылок от своих. Но про Яковлева (Мячина) и здесь напротив его фамилии четко написано – «изменник». Как же быть со словами реабилитированного Артузова перед чекистским активом? Еще одна загадка из истории ЧК, точка в которой не поставлена. Нам же пора ставить точку в обзоре деятельности органов ЧК в Гражданскую войну.

От ответа на этот вопрос: «Ответили ли красные террором на «белый террор»?» – не уйти никому, близко соприкоснувшемуся с историей жизни ЧК и участия ее в красном терроре ленинской власти в 1918–1922 годах. Понятно, что в советское время ответ на этот вопрос был однозначным: «белый террор» начался раньше, с первыми покушениями на Ленина и убийствами комиссаров на местах, а «страшные зверства белогвардейщины» оправдывали необходимость кампании «красных террористов». В эмигрантской и зарубежной печати, начиная с Сергея Мельгунова и до современных авторов, превалировала противоположная точка зрения: белые не совершили и сотой доли тех злодеяний, которые ЧК и ее союзники творили по красную сторону фронта, да и в целом никакого «белого террора» в смысле единой кампании просто не было. Сейчас и отечественные авторы часто склоняются к такой же мысли, благо ставший доступным сегодня фактический материал заметно высветил разницу в масштабах белого и красного видов террора в той войне.

Тех, кто и сейчас оправдывает «красный террор» и продолжает главными злодеями в эпопее Гражданской войны 1918–1922 годов считать противников большевизма, на сегодня все же меньшинство. Правда, довольно много осталось приверженцев «нейтральной» точки зрения: в зверствах обоюдно и равно виноваты обе стороны, а «красный» и «белый террор» в этой братоубийственной бойне был одинаково безжалостен и омерзителен, просто «борьба ожесточилась до звериной злобы», как написал большевик Луначарский. Сейчас этот подход очень пропагандируется, почему-то странно понимаемый как некий призыв к окончательному примирению «красных» и «белых» Россий. При этом даже в самых серьезных исследованиях, пытающихся в равной мере разложить ответственность за потоки крови на красную и белую сторону, в представленном очень обширном фактическом материале заметны изъяны такой попытки примирения через признание равной вины. Стоит почитать любое серьезное и непредвзятое исследование на эту тему и сопоставить приводимые факты, как становится очевидно: с красной стороны целенаправленная кампания сверху по приказу власти с заложниками, расстрельными списками по утвержденным квотам, убийства только за «неправильное происхождение» и так далее, с противоположной – разрозненные вспышки жестокости белых частей или контрразведки, отдельные теракты против большевистских деятелей.

Кроме того, в таких изданиях обычно под условный «белый террор» обобщены любые акции противников большевиков, а не только собственно белых армий. Эсеровские теракты против большевиков и действия эсеровских повстанцев в 1918 году на Волге, деятельность контрразведок иностранных армий на территории России в те годы, жестокость к продотрядам восставших крестьян Антонова или повстанцев Махно, деятельность собственно белых войск Деникина или Колчака. А все это действия совершенно разных политических сил, противопоставляемые в таких работах «красному террору» единым списком, что конечно же не очень корректно.

Если мы говорим именно об участии в «красном терроре» ВЧК, как официальной государственной спецслужбы ленинской России, то поле для дискуссии здесь можно сузить. Ведь деятельность официальной спецслужбы официального же правительства, каким был в тогдашней России ленинский Совнарком, можно сравнивать только с деятельностью такой же спецслужбы на противоположном фронте этой войны. Те мерки, с которыми мы подходим к Всероссийской ЧК, исходя из ее статуса государственной спецслужбы советского режима, неприменимы к действиям обычных солдат белых армий, к восставшим тамбовским крестьянам, к многочисленным «зеленым», разномастным батькам, к гайдамакам Петлюры или азиатским басмачам.

На другой стороне фронта этой Гражданской войны имелось только одно временное правительство: адмирала Колчака в Омске, которому, вопреки утверждениям советской истории о грызне белых лидеров, безусловно, подчинялись с начала 1919 года все вожди других белых армий, от Юденича до Деникина. Это было разбросанное по разным фронтам внутренне единое белое войско. Строго говоря, контрразведки именно этих настоящих белых армий, подчиненных Колчаку, и являлись конкурентами ЧК на поле спецслужб. И только такими же зверствами и террором этих белых контрразведок чекисты могли бы оправдывать свои действия в рамках «красного террора».

Объяснять же свою жестокость тем, что так же поступали с противником в контрразведке батьки Махно, самозваного забайкальского атамана Семенова, какого-нибудь узбекского курбаши басмачей Худойберды, украинского батьки Ангела или Маруси Соколовской, просто нелепо – здесь же нельзя говорить о деятельности регулярной спецслужбы. Хотя тогда многие крупные атаманы тоже обзаводились отдельными органами контрразведки, военная обстановка того требовала. И даже в восставших «армиях» крестьян 1920–1921 годов существовали подобные структуры: контрразведка армии Махно под началом Левы Задова (позднее чекиста Зеньковского на службе советской власти), «Особый отдел» при Антонове на Тамбовщине, «Особый отдел» бывшего чекиста Конотопцева у восставших крестьян под Воронежем, «Следственная комиссия» под началом священника Булатникова у повстанцев Сибири в 1921 году и так далее.