Тропою исчезающего мая.

А в глубине твоих безумных глаз

Смеется бог, родясь и умирая.

Экстремум разноперых ностальгий –

Твое всепоглощающее кредо

Но кто прочтет упрямые шаги

В зигзагах запорошенного следа?

Маши мечом, иди через фронты –

А он пройдет проторенной дорогой.

Он станет богом, он сильней, а ты –

Искрой в глазах смеющегося бога!

Но что тебе сияющий Олимп?

Но что тебе все почести земные?

Когда в недосягаемой дали

Вершиной в небе дразнит ностальгия!

Она твоя заветная звезда,

В ней свет любви и голос судий строгих.

Отдай же все идущим по следам

Себе оставив только зов дороги…

Пылает в сердце вечный зов дороги,

О, высшее влечение души…

О, высшее влечение души!

note 21

Лишь через несколько минут после того, как смолкла лютня, Талеанис отвел взгляд от ярко-синих глаз Арны.

– Это не про меня, – через силу вымолвил он. – Я не хочу дорог и подвигов. Я хочу тиши своего дома, я хочу семью, я хочу быть мужем и отцом! Скажи мне, Арна… скажи, неужели я так многого хочу?

– Ты хочешь слишком малого, – серьезно проговорила она, чуть наклоняя голову. Пряди бледно-золотых волос упали на лицо. – Но, возможно, ты желаешь невозможного…

– Тогда зачем – все? Зачем я живу, дышу, что-то делаю? Зачем я иду с вами, если невозможно то, что является единственным смыслом для меня? – Мантикора говорил шепотом, но, казалось, что он почти кричит.

– Потому что нет ничего невозможного, – так же тихо ответила Танаа. – Все в наших руках. Все и всегда. Будущее – не предопределено, мы сами выбираем свои пути. Ты можешь выбрать, с кем ты – с ними, с нами или сам по себе. Нет, не надо опускать руку на меч – я не знаю о тебе ничего такого. Я не знаю, кто и как заставляет тебя идти против твоей же воли. Но я и правда хочу помочь тебе. И если это в моих силах – то помогу обязательно.

Быстро шагнув в сторону и вперед, Талеанис оказался рядом с Арной, а поскольку она сидела на земле – навис над ней.

– Если хочешь сделать для меня хоть что-то, не вмешивайся в мои дела, – жестко бросил он. И закончил – уже мягче. – Я не хочу, чтобы ты погибла из-за меня.

– Я не погибну раньше, чем совершу то, ради чего живу, – твердо, уверенно проговорила девушка, машинально перебирая струны. Ее внутренний взор, ее эмоциональная чувствительность, ее интуиция – все сейчас было направлено на полуэльфа.

Закрывается. Неумело, отчаянно – но закрывается.

– Для такой уверенности в том, что ты останешься жива, тебе надо бы держаться от меня подальше, – получилось грубее, чем он хотел.

– Тебе приказали меня убить? – абсолютно спокойно, как о погоде, спросила Арна.

Мантикора закашлялся.

– Нет… – И тут же поправился. – Пока еще – нет. Но…

– Вот когда прикажут – примешь решение. И если захочешь – придешь, и поговорим. Возможно, мне и правда удастся тебе помочь. А сейчас – извини, я хочу спать. Отдежуришь остаток ночи, раз уж проснулся.

– Ты настолько мне доверяешь? – поразился он.

– Тебе же еще не приказали меня убить. – Танаа негромко, печально рассмеялась. – Так что, отдежуришь?

– Отдежурю… – Сказать, что полуэльф был ошарашен подобным доверием – не сказать ничего. Что интересно, ему и в голову не пришло назвать это беспечностью – нет, она и правда просто ему доверяла…

Оставшиеся до рассвета три часа он провел в мучительных раздумьях. Как поступить? Что делать? Попросить ли у Арны помощи и попытаться вместе спасти Лианну из лап Левиафана? Или подчиниться приказу Маар-си и убить девушку следующей ночью? Или…

– А что бы ты мне сказала, госпожа моя? – шептал он, сжимая в кулаке символ богини. – Что бы ты посоветовала своему неверному рыцарю, своему трусливому предателю? Что бы ты мне сказала, Дианари… и стала бы ты вообще со мной разговаривать?

Погода стояла великолепная. Светило солнце, но не пекло – просто ласково согревало. Чуть прохладный ветерок играл с плащами, шевелил волосы, освежал… Четверо путников шли по лесной дороге и весело беседовали на самые разные темы. Даже Гундольф включился в беседу и сейчас со смехом рассказывал забавные байки времен его обучения в Ордене.