Шрифт:
Итак, маме — восемь лет (ей было в ту пору сорок восемь лет), мне — три, а не пять, как просил прокурор (молодость обвиняемой приняли во внимание).
— Ничего, весь срок сидеть не будешь, — утешают конвойные.
Промаявшиеся целый день у дверей друзья бросаются к нам. ВОСЕМЬ лет? Никто этого не ожидал.
После суда везут уже в Лефортово, где мы сразу оценили добротность царской застройки — высокие потолки, в камерах много воздуха, есть туалет. Светлее. И уже по-новому, изнутри, в который раз читаю про себя и даже вслух какой-то случайной соседке:
Это небо, пахнущее как-то Так, как будто день, как масло спахтан! Эти лица, и в толпе — свои!..Через два с половиной месяца, в конце января, в самый мороз, — наконец этап. Куда? Не добьешься ни от кого. Трясемся в пульмановском вагоне в обществе воровок, лесбиянок, бродяг и — шестерых монашек, не захотевших подчиниться Антихристу. Конвой сует в зарешеченные отсеки воду в алюминиевых кружках. Пытаемся выспросить у наиболее молодых, необозленных: ребята, куда нас? Мама угощает одного сигаретами, он берет, обещает посмотреть дело, возвращается. Мама приникла к решетке, поворачивает ко мне недоумевающее лицо: в какую-то Тайшетию… Ехать еще долго.
Первая пересылка. Выгружают из вагона ночью. По тому, как долго маневрирует поезд, догадываемся — город большой. Из отрывочных распоряжений конвойных уясняем: Свердловск.
— А раньше-то, до Антихриста, как назывался? — тревожатся монашки, ловко подбирая длинные свои полы и клубочками выкатываясь из вагона. Через их головы конвой футболит толстые их котомки (сухарики, сухое молоко — они «монашествующие», стало быть, даже тюремную кашу с маслом, весьма условным, есть не могут), деревенские узлы — больше дюжины, они деловито ведут им счет.
— Екатеринбург до Антихриста, — говорю я монашкам. Мать Наталья кланяется своим: «С прибытием в престольный град Екатеринбург, сестры».
Топчемся на полотне. Сменный конвой неуклюже держит в толстых рукавицах «дела», развязывает тесемки папок. Опять эта идиотская процедура: имя, фамилия, инициалы «полностью»… А мороз градусов тридцать. Я задираю голову и смотрю на удивительное по красоте сибирское небо — созвездия ослепительно яркие, какие-то ледяные, голова кружится от их непривычного расположения.
— Стройся! Разберись! Пошли!
Мы хватаем свои мешки и пытаемся тащить их по шпалам. Но мы очень устали, замерзли — уже скоро месяц этого пересыльного кошмара — и мы отстаем от колонны. Начальник конвоя начинает дико материться. Мать не выдерживает: «Помогите нам! Девочка только после болезни! Что это за издевательство!»
— Что-о-о? Как преступление совершать — жива-здорова, а как заслуженное наказание — больна? А ну, падла…
— Сволочи, — кричит мама. — Подлецы. Да вы слышали когда-нибудь про Пастернака? «Доктора Живаго» читали? Знаете, кто такая Лара?
Я умоляю ее замолчать: «Мамочка, бросим вещи! Черт с этими мешками, не унижайся…»
— Я сейчас тебе покажу Живагу, — зловеще обещает начальник. И, обратясь к солдату: — В кандей ее. Тряхани хорошенько.
Вот наконец где-то далеко за путями наша черная птичка — наш «воронок». Впихивают, вталкивают, кому-то на ноги, на колени, на головы узлы, мешки: что-то колючее около уха — ага, монашеские сухари в вонючей котомке. Монашки запевают — тихо, но стройно, надтреснутыми ангельскими голосами, выводят что-то о Христе. Или к смерти готовятся, думают, не вырваться уж из этой душегубки, у открытой пасти которой, вывалив языки, переступают лапами заиндевевшие овчарки и завязывают тесемки «дел» красномордые охранники? Нет, пение светлое, ликующее… Да, ведь завтра — Крещение! Охрана поднимается, еще уплотняемся, мать постанывает в своем «кандее» — она отдельно, в микрокарцере того же «воронка», белеет ее платок за решеткой. Трогаемся! Сейчас нам покажут «Живаго».
Б. Пастернак с И. Емельяновой. Измалково. 1959 г.
И. Емельянова студентка Литинститута.
Ирина и Дмитрий с дедушкой Дмитрием Ивановичем Костко.
И. Емельянова, Жорж Нива, Вадим Козовой — муж Ирины. Москва. 1972 г.
Переделкино. Лето 1957 г.
Мост через Самаринский пруд.
Последний Новый год. 1960 г.
Фото из следственного дела. Сентябрь 1960 г.
И. Вербловская и И. Емельянова. Заключенные лагеря 385/17. Мордовия. 1962 г.
И. Емельянова и А. Эфрон. Таруса. 1962 г.