–  Эй! Кто будет рыться во вьюках и седельных сумках, руки отрублю, - услышал знакомый голос, - серебра вам пан отсыпал достаточно, да и все, что в кошелях - ваше. Боярича так и не нашли?

–  Нет, пан Вацек. Да мы все видели: после выстрела он в реку свалился и утоп. Течение его давно к Десне утащило.

–  Жалко сабельку, - послышался голос Вацека, старшего пахолка собаки Собакевича.

–  Там и жупан знатный, - раздался чей-то новый голос.

–  Какой жупан?! Не доставало, чтобы где-то выплыл чей-то жупан. А ну, быстро все одежки в костер! Трупы - в Каменку, а дальше - как пан сказал: ты, Мыкола, вместе с Яцеком везешь все оружье на Литву, кому продать - знаешь.

–  Знаю, пан Вацек.

–  А ты, Федька, берешь троих своих посипак и гонишь всех строевых лошадей на Московию. Сдашь нашему лошаднику. И смотрите мне, зажилите хоть один талер, хоть одну деньгу или сбежите - пеняйте на себя, ваши семьи пойдут в рабство и, как наш пан говорит, мир невелик, все друг друга знают, мы с вами обязательно встретимся.

–  Да шо вы, пан Вацек, да как можно, пан Вацек, - зашумели голоса.

'Это точно, - подумал Михайло, - рано или поздно выпутаюсь и обязательно встретимся. Кишки выпущу всем, а братца моей мачехи повешу. Нет, разопну на воротах. Нет, посажу на кол…'

Через некоторое время стук множества копыт стал удаляться, все затихло, вечер превратился в ночь, и он уснул.

Тело занемело, голова болела, поэтому проснулся Михайло уже привязанным, лежа на крупе чужого коня. Так и путешествовали через перелески и овраги и, обойдя Черкассы стороной, через трое суток вышли к переправе через Днепр.

Кушать не давали, только пить, зато он узнал, что жизни своей обязан висевшему на спине мушкету, который остановил пулю, а также своей дамасской сабельке и обшитому золотом жупану. Сколько за жупан можно выручить, они не знали, но кровянить его не хотели, а вот за сабельку были уверены - любой торговец серебро по весу отсыпет. А когда увидели бессознательного, но живого казака, то вспомнили, что даже смерд два талера стоит. С учетом того, что пан уже выплатил каждому по пять монет за выполненную работу, подлецы очень даже надеялись на дополнительный гешефт.

Продали его Ток-мирзе, предводителю банды людоловов, которые прятались в оврагах у Большой балки, за три монеты без права на выкуп. Сабелька потянула почти на три фунта серебра, но сторговались всего на половину - двадцать две монеты, а за жупан заплатили восемь. 'Продешевили, этот жупан по весу серебра продавать надо, а за сабельку - и злато не грех заплатить, - злорадно подумал Михайло и вспомнил, что пропадали, бывало, молодые, красивые девки и здоровые, крепкие селяне, - так вот куда они могли пропасть! Ладно, доберусь до вас, собаки Собакевича, и будете жрать собственные потроха'.

Михайло к пятнадцати годам получил не только хорошее военное образование, по приглашению отца его также обучали квалифицированные учителя - математике, алхимии и словесности. Наряду с обязательными - московским, белорусским и украинским диалектами славянского языка, а так же польским, шведским и турецким языками, которые изучал с пяти лет и коими владел в совершенстве - неплохо знал и крымско-татарское тюркское наречие. Поэтому все, о чем копченые говорили, понимал прекрасно.

К вечеру на стоянку притащили еще одного казака, который был в дупель пьян, и приковали к общей цепи, на которой уже сидело восемнадцать человек. Это был последний пленник. Еще до рассвета их загнали на плот и переправили через Днепр.

Первые два дня все пленники без исключения отведали нагаек, татары гнали их вперед, чтобы отойти как можно дальше в степь от возможного преследования.

Все прочие дни тянулись монотонно и уныло, народ, звеня цепями, все дальше и дальше шагал по пыльной, подгоревшей на августовском солнце степи. Банды, подобные этой, не ходили в военные походы. Это были шакалы и отщепенцы, которых не любили даже собственные родичи. Но Ток-мирза держал людей в строгости, поэтому в дороге девок никто не насильничал, и пленников голодом не морили - баландой кормили не сытно, но нормально.

Михайло и второй казак, которого звали пан Иван Заремба, были обуты в добротные сапоги, поэтому дорога физически их не тяготила, в отличие от селян, шагавших по присохшей полыни, многие из них были совсем без обувки. Впрочем, ходить босиком они привыкли. Чумаки, например, ездили в Крым за солью только босыми.

Пан Иван, как выяснилось, был вдовцом. Пару лет назад удачно выдал двух своих дочерей замуж и с тех пор жил, как перекати-поле - то в сечевом курене, то в шинке.

–  Дядько Иван, а куда нас ведут?

–  Известно куда, в Кафу.

–  Так нас что, сразу продадут?

–  Хлопов продадут сразу всех, девок будут продавать поштучно, а нас нет, не продадут.

–  А чего нас продавать не будут?

–  Да где ты видел глупого торговца, который казака за пять-шесть монет в рабство отдаст, когда за него можно взять выкуп все двадцать, а то и сто или двести талеров?

–  А если не привезут выкупа?

–  Того не может быть, чтобы общество своего доброго брата-товарища казака не выручило. Ты не смотри, что меня выпившим копченые поймали, с каждым случиться может, я не пропойца какой-нибудь. И грошей у меня достаточно, в куренную общину положены, так что все добре будет, - пан Иван немного помолчал и продолжил.
– Разве что казака какого тати продали, без права на выкуп, тогда да. Здесь все повязаны, и ни один купец рушить цепочку работорговли не будет. Ждет такого бедолагу вечная каторга.