Тропка, по которой они ехали, становилась все уже и уже, змеилась и терялась в высокой траве, которая путалась под колесами кареты. Несколько раз пропадала совсем. Бывало, что Регда просила остановить, выглядывала в окно и коротко говорила: «Сверни направо», или «Там – налево», или, бывало вовсе, – «Поворачивай обратно». Бывало, девушка выходила из кареты, долго-долго кружила вокруг, подходила к деревьям и молча стояла рядом с ними. Дайран не понимал ничегошеньки, но поневоле признавал: пока что они еще ни разу не застряли ни в какой канаве, не свалились с обрыва или в яму, по дороге находилось достаточно корма для лошадей и, худо-бедно, пропитания для них самих. Дожди, кстати, прекратились, и потому тропка, стелившаяся под колеса, сделалась вполне пригодной для проезда. И за всю неделю пути они так ни разу ничего не встретили: ни запаха дыма от жилья, ни каких-то следов человека.

– Ты меня не к лешему ли в гости ведешь? – как-то спросил Дайран. Регда усмехнулась и не ответила.

А потом небо затянула уже знакомая серая хмарь, и все чаще они останавливались. Регда подолгу кружила по полянам, то и дело просила повернуть назад, и Дайран в конце концов разозлился. От холода он почти совсем не спал в ту ночь, несмотря на разожженный костер, мрачные мысли донимали, и даже скопившаяся усталость не могла нагнать сон, а может, как раз она-то и не давала провалиться в хотя бы недолгое забытье. На следующий день он откровенно клевал носом на козлах и на очередной (который по счету?) совет повернуть рассвирепел:

– Слушай, ты куда едешь, а? – не выдержал Дайран. – И кто кого везет? Если знаешь дорогу, так и скажи сразу. Если нет – не морочь мне голову.

Выглянувшая из кареты Регда внимательно посмотрела на него и пожала плечами:

– Как хочешь…

Муторно стало Дайрану, но зол он был до того, что и не подумал извиниться. В самом деле, все эти указания его порядком разозлили. И конца-края дороге не виделось, и хмарь серая действовала на нервы, и хотелось послать все далеко и лесом. Нет, не лесом – буреломом. Чтобы уж надежно.

Еще какое-то время они ехали молча, и только лошади шли все неохотнее. Дайрану не хотелось задумываться, отчего именно. В воздухе – сначала едва различимо, затем все более явственно – прорезался странный сладковато-приторный запах.

Дело клонилось к вечеру, когда под колесами снова захлюпало и зачавкало. Дайран не обратил бы внимания, если бы лошади не встали вдруг, захрапев, и все его настойчивые понукания не могли заставить их тронуться с места.

Дайран спрыгнул с козел на землю… и, охнув от неожиданности, едва удержался на ногах. Земли не было. Была вязкая масса, в которой тонули колеса, из которой с трудом выдергивались ступни. Масса эта то и дело норовила стянуть с ног сапоги и, казалось, залезала все выше и выше. И… она была живая. И пахла – мерзко, сладковато и отвратительно. Где-то что-то едва слышно не то ухало, не то булькало, не то чавкало.

Похолодев, Дайран тут же припомнил все слышанные им страшные рассказы о северных «живых болотах», в которых, случалось, пропадали люди. Если судить по этим рассказам, болота эти были не просто болотами, а живыми ямами слякоти, которые дьявол когда-то давно – тысячи? десятки тысяч лет назад? – создал на этой планете в отместку Богу и населил эти ямы зловонной массой, пожиравшей случайных путников.

Он бросился к карете, с трудом выпрастывая ноги из грязи, распахнул дверь. Регда безмятежно спала, привалившись головой к спинке сиденья, закутавшись в плащ. Лицо ее было спокойным, на губах плавала слабая улыбка, так что Дайрану на мгновение жаль стало будить ее. Но левая нога вдруг, чавкнув, ушла едва не по щиколотку, и Дайран схватил пленницу за плечи и закричал:

– Вставай! Регда, вставай, слышишь?

Резко, словно и не спала, выпрямилась девушка, и по мгновенно построжевшему лицу ее Дайран увидел, что она все поняла.

Оттолкнув его руки, Регда выскочила из кареты и, легко вытягивая ноги из грязи, кинулась к упряжке.

– Режь!
– закричала она. – Лошади!

Дайран понял, выхватил нож, принялся яростно пилить постромки. Регда удерживала дико ржавших лошадей, все глубже уходивших копытами в вязкую муть, что-то тихо им говорила.

Вокруг ухало и чавкало все громче. Справа от Дайрана вспучился и лопнул зловонный пузырь.

– Скорее!
– крикнула Регда. – Скорее!

Они схватили под уздцы освобожденных лошадей и принялись вытягивать их из грязи. От сладковатого запаха все сильнее кружилась голова. Лошади, почуявшие спасение, изо всех сил помогали людям, но то и дело шарахались от новых и новых пузырей, вспучивавшихся то справа, то слева. Один такой пузырь лопнул прямо под копытами лошади, и бедное животное вскрикнуло совершенно человеческим голосом. Дайран яростно рванул обрывок сыромятного ремня – и тот лопнул. Лошадь ушла под землю в мгновение почти под брюхо, и Дайран едва успел отпрянуть и не попасть в яму сам. От ударившей в нос густой вони его едва не вывернуло наизнанку. В глазах потемнело.

Но конь Регды вырвался, наконец, и девушка вскочила ему на спину и, с ловкостью опытной наездницы, склонилась, протянув скованные руки к Дайрану:

– Давай!

Дайран и сам не помнил, как он сумел взгромоздиться рядом с ней. Дальше все было словно во сне. Мир заскрипел под пальцами и стал разваливаться на куски. У Дайрана еще хватало сил удерживаться на крупе, но все остальное он помнил плохо: как Регда изо всех сил колотила ногами измученную животину, как конь, храпя, приседая под двойной тяжестью, несся прочь, как девушка что-то кричала ему. А потом и вовсе наступила темнота.