Дайран обвел глазами поляну, приютившую их на эту ночь; в стороне, под деревьями, чернел холмик – могила Юхана. «Этот камень всю жизнь будет лежать на моей совести», - подумал капитан.

Ночью он почти не спал – не мог. Стоило закрыть глаза – вспыхивали перед глазами события прошедшего вечера. По кругу: дрова, крик девушки, ссора с Юханом – и вот монах лежит, уткнувшись в землю. И снова – дрова, крик, ссора, неподвижное тело на земле. И опять все сначала… Как глупо. Потом он про себя молился за погибшего; видимо, это же делала и Регда – до него доносился едва различимый ее шепот. Дайран удивлялся спокойствию девушки. Сам он после первого своего боя, после первого убитого неделю не мог в себя прийти: почти не ел, ночами снились кошмары. А тут – ведь женщина, не воин, а так спокойна… бесчувственная она, что ли? Или вправду колдунья?

Теперь она стояла возле лошадей и, кажется, с ними разговаривала. Лошади фыркали. Дайран покосился на нее и вздохнул. Красивая, черт побери. Жалко…

В общем, так, - объявил он, подходя к карете. – Едем куда глаза глядят. Раз дорога проложена, значит, по ней люди ходят…

Не всегда, - отозвалась Регда.

Что «не всегда»? – не понял Дайран.

Не всегда люди ходят. Бывает, что и звери.

Следующие несколько дней Дайран почти не помнил. Хмурое небо (хорошо хоть, дождь закончился), грязная дорога, комья земли из-под колес, занемевшая от долгой неподвижности спина, дрожащие к вечеру от усталости руки. И – ни одной живой души кругом. Дорога, которая могла привести их к жилью, все петляла среди деревьев и, кажется, конца и края ей не было. К вечеру третьего дня у капитана в голове зашевелилась мысль «Влипли…».

Еда у них закончилась. Сухари растягивали как могли; Дайран попытался подстрелить какую-то птицу, но неудачно. На недолгих стоянках Регда набирала грибов и варила из них похлебку, находила какие-то коренья, которые Дайран есть категорически отказался… сначала. А потом – голод не тетка – пришлось попробовать, и - странно! – оказалось даже вкусно. Вместо чая они теперь пили отвар из каких-то трав. Дайран в первый раз опасливо спросил:

Не отравишь?

Не бойся, - усмехнулась Регда. – Хотела бы – давно бы отравила…

Ну спасибо, - пробормотал он растерянно.

Отношения с пленницей у Дайрана сложились странные. Она все так же почти всегда молчала, если только он не спрашивал ее о чем-нибудь. Но уж если спрашивал, в ответ мог получить как сухое «Да» или «Нет», так и едкую насмешку, не зная заранее, на что нарвется. И все же Дайран чувствовал себя с ней свободнее, чем в первые дни. Его уже не мучила странная виноватость перед пленницей. Не то сблизила их нелепая гибель монаха, не то сказалось, что сейчас они были в одинаковом положении и совершенно одинаково не знали, как выберутся из всей этой истории, то есть из незнакомого леса. Если бы не кандалы Регды, Дайран мог бы подумать, что они просто попутчики. К слову, кандалы он с нее так больше и не снимал. Однако рана на ее руке почти затянулась, потому что Дайран дважды в день заново перевязывал ее. Однажды девушка грустно спросила:

Слушай, зачем ты это делаешь?

А что, не надо? – отозвался Дайран.

Она фыркнула:

Там, куда ты меня везешь, это, наверное, окажется лишним…

Дайран поднял голову и посмотрел ей в лицо, в глаза, обведенные темными кругами. И понял, что она все знает. И то, куда ее везут, и то, зачем, и… то, что с ней будет после. И спросил тихонько:

Ты, что ли, совсем не боишься?

Регда отозвалась не сразу.

Тебе-то что? Капитан…

Она вырвала у него руку и отвернулась.

Не надо было говорить ничего, но капитан все-таки сказал:

Ты какая-то… по-моему, совсем бесчувственная. На твоих глазах человека убили… я думал, ты хоть испугаешься, а ты… И тут тоже…

Просто это не первый убитый, которого я видела, - отозвалась, не оборачиваясь, девушка. – И не второй…

Почему…

Потому. Мне было пятнадцать, когда погибла моя мать. У меня на глазах. И потом… приходилось помогать и лечить, и хоронить… И вообще…

Скажи все-таки, кто ты? – попросил он.

Я? – она повернулась и прямо взглянула ему в глаза. – Человек.

Говорят, вы – нежить.

Ну да, - девушка усмехнулась. – Детей крадем, железа боимся, колдовать умеем! Мы живем в лесу, но… просто знаем больше остальных, вот и все. И живем дольше.

Сколько?

Ну, больше ста обычно… если не убьют.

Тогда почему же вас убивают?

Потому что, - сухо ответила Регда и отвернулась. Замолчала.

Больше в тот вечер они не разговаривали.

* * *

Видимо, Регда все-таки знала дорогу. Или лес ей помогал – к этому совсем уж нелепому, сказочному какому-то выводу Дайран пришел поневоле где-то на седьмой (или восьмой? он потерял счет времени) день пути. Как-то так получилось, что теперь лошадьми правил хоть и он, но по указке своей пленницы. Еще в самом начале их путешествия он пытался игнорировать негромкие указания девушки по части дороги и поплатился за это – они въехали прямо колесами в колдобину, и если б не нашлось рядом достаточного количества валежника, так там и оставили бы свое «транспортное средство». Дайран мысленно проклял тот час, когда не послушался негромкого совета повернуть направо и пустил лошадей прямо – там дорога была на вид получше. Совпадение - уговаривал он себя после, но, не желая больше таких совпадений в будущем (еще бы, повозись-ка с проклятой колдобиной почти полночи, матеря на все корки раскисшую грязь; а помочь некому. Пленница хоть вроде и крепка на вид, а все же девушка, да и помощник из нее, со скованными-то руками…), уже послушно правил лошадьми так, как этого просила Регда.