Шрифт:
Каждый чем-то захвачен,
Закручен.
Не крикнешь: «Куда ж это вы?!»
А из нас-то уже
Кто-то движется знаменьем века
По дождливым бульварам
Один
Среди многих живых.
А навстречу –
7
Вечерний туман,
Неурядицы и недостатки.
Немигающе
Смотрят на нас
Фары бегущих машин.
Разве кто-то поймет,
Что капают жизни остатки,
В вечность капают тихо
Из треснувшей чьей-то души?
Вытекают пейзажи,
Мосты, переулки, соборы,
Вытекают глаза
И улыбки, накопленные за года...
Вплоть до детства,
До черного неба над стонущим бором –
Все уходит, чтоб больше
Не думать о нем, не гадать.
Словно тени теней,
Проплывают в толпе многоликой
Непонятные судьбы,
Которых нельзя повернуть.
В тишине, в тишине,
В тишине умирает великий,
Чтобы смертью своей
У столетий отнять тишину.
* * *
Передо мною –
В сизых лозах пень...
А за полоской лоз – как море – озимь.
И так мне радостно,
Что хочется запеть,
Но вместо песен
Выступают слезы.
Вот, торопясь,
Бежит куда-то жук.
Ага, он в дом,
И не стучится в двери.
А я гляжу на все, гляжу, гляжу,
И в горле сохнет,
И глазам не верю.
Я болен, околдован, глухо пьян?
О нет!
И я даю разгадку тайне:
Передо мною – родина моя
Вновь рождена
За столько лет скитаний.
8
* * *
Своим,
Земным,
Живым поющим братьям
Я улыбнусь
Незрячей болью слез…
* * *
...Ругай меня, люби меня,
Превозноси,
Низвергни в бездну,
Пока я искоркой огня
В безбрежьи мира не исчезну.
Пока судьба моя – не «были»…
И сердце бьет еще рывками.
И музыка души - не пыль,
Спластавшаяся в мёртвый камень.
* * *
Не заблудился я,
Но все же поаукай.
Я не замерз,
Но не гаси огня.
Я не ослеп,
Но протяни мне руку.
Я не ослаб,
Но пожалей меня.
* * *
Вода, вода...
Гляжу в тебя,
Гляжу до головокруженья,
И забываю счет годам
От сопричастности к движенью.
Как будто я тебе сродни,
Но до поры очеловечен.
Как будто бы я сам родник,
Из этой вечности возник,
По ней иду,
И путь мой вечен.
* * *
Родные плачущие вербы!
Глухое дальнее село!
Я б не любил тебя, наверно,
Так обреченно,
Так светло,
Когда б над каждым
Черным злаком
Не убивался сердцем я,
Когда бы сам с тобой не плакал,
Отчизна светлая моя!
9
ЖУРАВУШКА
Конец семидесятых - пожалуй, самый
тяжелый период в мирной жизни. Иллюзии о
душевном равновесии на свободе рассеялись.
Средства на жизнь давала работа слесарем-
сантехником (кстати, Михаил был хорошим
слесарем), но на одном месте подолгу не
задерживался. Контакт с коллективом всегда
превращался в пьянку с просаживанием и без
того нищенской зарплаты. Стремился найти
местечко в котельной с круглосуточными и
ночными дежурствами. Впрочем, случайные
«друзья» и богема быстро обнаруживали эти
«уютные местечки»…
(На сайте «Стихи.Ру.» Михаила Николаевича
иногда называли профессиональным поэтом.
Если иметь в виду Союз писателей СССР
(России) - да, он был принят в него в 60 лет. Но
средств к существованию эта профессия не
давала никогда. Гонорары за сборники стихов
получал трижды: первый мы проели, на второй
купили сыну виолончель, в третий раз деньги
пропали при гайдаровской реформе.)
...Стихи не печатали, полагаю, по