— Ты не узнал, что ли? Это сосед, из углового.

— Ахмет? Хули ты тогда по ночам вокруг Дома шныришь, сосед? Тебе делать не хуя? Давай пиздуй отсюда, нечего здесь шарахаться. — Караульный был прав по всем понятиям — в самом деле, шляться ночью вокруг чужого Дома было совсем не по-соседски.

— Вот я и пиздую. Слышь, сосед! Ты это, давай-ка по соседски разойдемся. Я оставляю «укорота», вот, видишь? — Ахмет поднял за ствол трофейный АКС-74У над кучей бетона и подсветил фонариком. — И прохожу по сектору, нормально?

На посту задумались.

— Лады. Но смотри, без гнилья, если чё — порвем, никакие твои мины не помогут, понял?

— Ладно тебе, я просто домой иду. Никакой лажи. Ну чё, выхожу?

— Давай. Огрызка брось подальше. Ага, вот так. Теперь у второй рожок отцепи и иди. И держи в разных руках, до края сектора, понял?

Оставалось сраных триста метров. Ахмет уже видел темный силуэт своего Дома. …Всё. Бля, неужели я вернулся? Аж не верится…С обоих флангов доносились шорохи конвоирующих его собак, но Ахмет даже не думал о них — настолько незначительной мелочью казались они сейчас, казалось, передушу голыми руками. Лучшим средством от этой чумы служили гранаты; однако уже не один год прошел с тех пор, как гранаты, особенно «эфка» или РГОшка [216] стали не сказать чтоб совсем уж роскошью, но дефицитными и дорогими. Ахмету оставалось полагаться на АПБ и хладнокровие, в пассиве оставались сотрясение, всё сильнее дававшее себя знать, и отбитые при падении ребра. Добравшись без приключений, лимит которых, видимо, без остатка исчерпали жадные базарные хлопцы, он с трудом преодолел собственноручно подготовленную полосу. Луну окончательно затянули низкие тучи, и Ахмет едва различал безопасный путь. Ну чё, бля, сам натыкал — самого и размажет, всё по-честному. А хорошо натыкал, ай да я… Только бы какая дурная псина не ломанулась, а то как сейчас сорвет ОЗМку [217] — и кранты.Но собаки отстали задолго до разрушенного ЖЭКа — многие из них ещё в щенячьем возрасте накрепко усвоили границы страшного места, куда лучше не соваться.

Ноги, почуявшие близкий роздых, практически подламывались — за последние сутки им пришлось отпахать как за неделю. Его никто не встречал — караульные, конечно, проспали появление хозяина… Ну вы покараулить, — сейчас как завиновачу вас, раззяв. На рожок, скажем, пятёры с рыла. Отойдёшь тут на недельку — и вот вам. —Приблизившись к дому на бросок, поднял кусок кирпича и засветил им в свое окно. — Интересно, обратят внимание, что Кябир не рычит?…С четвертого послышался испуганный шепот, мертвая тишина сменилась легким шухером: лязгнул станок «Утёса», кто-то передернул затвор волыны. Ахмет злорадно дождался, пока тяжеленный «Утёс» доволокут на эту сторону, и только тогда подал голос:

— Э, караул! Вы так всё время караулили? Заходи кто хочешь! Это чё бля за хуйня? Вам чё, роги подровнять? А нахера «Утёс» тащите, вы чё, на каждый шорох его типа таскаете? Кино мне прогнать решили, да? А ну спускайтесь бля! Стрельба под самым носом, а эти спят, бля! Сейчас огребетесь, охраннички хуевы. По рожку, бля, с каждого как дерну, будете знать…

Серый уже перекинул сходню и виновато топтался у дверей.

— Ахмет, я тут буквально на полчасика спустился, а эти, вишь… Э, ты чё в крови-то? Зацепило? По тебе, что ль, базарные-то с «Корда» долбили?

— Да херня, неважно. Как тут? Спокойно?

— Да вроде. За всё время ни патрона не стратили.

В прихожую выскочила заспанная жена, тревожно кинулась осматривать Ахмета.

— Не суетись, так — мелочи, башку оцарапал. Да не моей половина. Давай пожрать быстрее, и умываться неси. Серый, стволы возьми. Кто в карауле был?

— Витёк с Малайкой.

— Витька-то с почты или твой?

— Мой, паршивец. Ух надеру я ему жопу, засранцу…

— И надери, лишне не будет. Я весь двор от самого ЖЭКа прошел в рост — ну, думаю, как бы не подстрелили. Ага, подстрелят такие. Храп за версту раздается. Где эти разъебаи, скажи, пусть зайдут.

Снова выбежала жена, принесла чистый тельник и домашний бушлат. Ахмет привел себя в порядок, сунул ноги в обрезанные валенки и отправился на кухню. Наскоро отъебав проштрафившихся караульных, принялся за долгожданную кашу.

Базарные хорошо организовали этот процесс — все участники торговли были довольны, и требовавшаяся за вход или торговое место пятёрка была вполне нормальной ценой. На ДОКе базар был дороже и опаснее: из-за своих немалых размеров — а размещался он в бывшем кинотеатре — продавца или покупателя запросто могли ободрать до нитки. Охрана вмешивалась только в случае драки, и предъявлять им, что тебя ограбили, было занятием бесполезным, слишком уж сильный Дом держал этот бизнес. Ахмет грохнул на стойку свой вытертый до белизны РПК. [218] На хранении вместо рыжего мента стоял какой-то новый молодой бычок, явно откуда-то из близлежащих башкирских деревень. Рослый, ширококостный, он легко снял со стойки Ахметову дуру, сунул на стеллаж и недовольно покосился на оттопыренный АПБшкой бушлат — такие штуки тоже, в принципе, подлежали сдаче… Смотри-ка, уже подтянули замену. Да, бычара растёт, ишь, на АПБшку как щурится — надо сразу приплющить чуток, отложиться, так сказать, в юной памяти…Ахмет нагнал немного мёртвого вида, уперся в левый глаз пацана. Остановить время в голове получилось легко; картинка окружающего быстро съежилась, потеряла яркость и цвет, наконец растаяла окончательно. Вместо молодого башкира в сузившемся поле зрения остался лишь слабо подергивающийся клочок тумана, в верхней части которого можно было по желанию вызвать или прогнать лицо. Сейчас оно было нужно. Ахмет (хотя какой Ахмет: тот, что командовал парадом — имени уже не имел) постарался как можно ярче и детальнее представить, как его кисти надежно фиксируют голову, большие пальцы нащупывают щелки под нижними веками — между костью глазницы и упругим трепетом яблока, куда так тянет нажать при головной боли. И плавным движением ныряют внутрь, с капустным хрустом разрывая завернувшиеся веки, цепляя жесткими заусенцами тут же лопающиеся пленки и связочки. Жидко хрустнули глазные яблоки, визгливый вой ударил по ушам. Сразу пришла отдача: послание адресатом получено и понято правильно… Ну что ж, хорошо, коли так — Ахмет вернул привычную картину мира. Весь процесс уложился в секунду, и со стороны что-либо заметить было очень трудно: парень застыл на мгновение, уставившись Ахмету куда-то в бороду, и тут же очнулся. Но теперь его расслабленные и точные движения сменились неуверенной суетой. Ахмет продолжал тянуть паузу, дожимая пацана. Ну, хватит. Пора и погладить — требовать сдачи АПБ он теперь точно не станет. Никогда.

— Не бойся, за меня не накажут. Откуда взяли тебя, балакаим?

Пацан дернулся, но тут же взял себя в руки и вежливо ответил:

— Из Сарыкульмяк, Ахмет-абый.

— Показали уже? — улыбнулся Ахмет. — Аркашка, да? А сам свалил, не хочет со мной здороваться. Тебя за что хозяин забрал — отец задолжал?

— Нет, они с хозяином договорились.

— Давно живешь? Как отзываешься?

— Урал. Двадцать четыре будет скоро.

— Ярар, малай, ярар… — совершенно искренне и тепло улыбаясь, Ахмет закруглил разговор и уже приветливо здоровался с курившими за решеткой пулемётчиками.

У пацана на лице явственно проступило облегчение, но выражение лица неуловимо изменилось — легкость сменилась тенью раздражения; продолжая принимать и складывать волыны, пацан уже не улыбался и даже не рассматривал с былым вниманием стволы посетителей. А посмотреть сегодня было на что, среди заурядных ружей и волын встречались и довольно редкие для Тридцатки штуки: сегодня аж «Винторез» хаслинские сдали — раритетнейшая штука, в Тридцатке таких ни у кого нет. «Лось» вон лежит, тоже 9-миллиметровый. Интересно, где его хозяин берёт патроны… Или вот, гладкоствол, «пукалка», как сейчас говорят, но какая лапка — «Бенелли», итальянка. Не ружьё, а произведение искусства. Когда-то за такую красоту можно было хоть три, хоть пять новых волын взять, а сейчас за задроченный «укорот» сколько пукалок попросят — десять, пятнадцать? И то вряд ли. Кому сейчас гладкоствол нужен, совсем безоружному разве что.