— Здорово, Ахметзянов! Живой ещё?

— Здравжлатащщгнал! Не дожжотесь!

Конев сначала притормозил на секунду, видимо, совсем здесь от шуток отвык. Дошло наконец, все, кроме нахального козла с капитанскими звездочками немного посмеялись.

— Садись давай.

Ахмет присел на указанный стул, расстегнул бушлат и изобразил внимание.

— Есть у меня информация…

— Пасхин, сссука… — тихонечко, но отчётливо вставил Ахмет.

— …что ты вроде как сечёшь по минным делам. МВД [227] где обучался?

— Да не обучался я ничему, Николай Сергеич! Пасхин болтает, сам не знает чё. Я в РВСН служил срочную, в Державинске. Пулемётчик должность, сурков в степи гонял все два года. Шахты пусковые охраняли от сайгаков.

— А у меня вот другие данные. Вот и Борис Михайлович подтверждает, что… — с издевательской ухмылкой Конь повернулся в сторону сидевшего справа. Тот важно кивнул. — …с 12 марта 1986 года по 31 мая того же года рядовой Ахметзянов в части числиться продолжал, но фактически находился в УЦ РВСН [228] «Светлый», в/ч номер такой-то, где в числе прочего сдал зачёты по МВД и ПСР. Это чё за «ПСР» ещё такой… Отчислен за неуставные взаимоотношения и с позором возвращен в Державинск, гонять сусликов. Ты кого наебать решил, салага? — довольно осклабился Конь. — Нет, только гляньте — врёт как срёт и не краснеет!

— Ну и что, Николай Сергеич? Всё равно мне этого не надо. И вам я не нужен. Ну чё я там мог такого ценного узнать, сами посудите. Как ДША в капсюле-детонаторе обжимать? Дак это любой дурак знает. Ну, вдолбили номенклатуру изделий, на сколько отбегать и куда молотком не стукать — толку-то что? Сергеич, хочешь, честно скажу, как думаю? Не расстреляешь под горячую руку? — невесело усмехаясь, Ахмет дождался кивка Конева и продолжил: — Если у тебя есть задачи для настоящего сапёра — я не потяну. И ещё. У тебя такой работы нет. А если всё же нашлась, то тебя снимать пора, хоть ты и целый полковник.

— Ну ни хуя себе. — Конь едва не поперхнулся. — Это почему сразу «снимать»?

— Сейчас поважнее есть проблемы, чем взрывать всякую ебань. Прости за резкость, Сергеич, сам разрешил. Как уж тут ефрейтору полковника не оттянуть, — примирительным тоном закончил Ахмет.

— Эт точно… — задумчиво глядя на Ахмета, протянул Конь. — Ну чё, товарищи офицеры, предлагаю поставить человека в курс дела. Он парень нормальный, проникнется. Искать другого — время уже поджимает. Олег, как считаешь? — по армейской традиции, Конев начал с младшего по званию и должности.

— Да толку-то секретничать. Вы его, судя по всему, знаете — вам и решать. С момента выхода он будет с моими — там уж я за него отвечу, — со злобным предвкушением ответил капитан.

— Понял тебя. Ты, Борис Михайлович, что думаешь?

— Если ставить в курс, то мое мнение — на казарменное его. До выхода. Иначе — сам понимаешь, чем утечки кончаются.

Ахмет, до сей поры пассивно таращившийся на Судьбу, внезапно возникшую посреди его маленькой и ясной жизни в лице трех небритых людей в камуфляже, очнулся. Почуяв кожей огромную важность того, что решили заполучить эти трое, он совершенно справедливо решил поторговаться до задатка.

— Так, пока мне ещё ничего секретного не сказали, вставлю пару слов: можете даже не обсуждать дальше, пока не пообещаете мне кое-что.

Трое офицеров недовольно прервали прения, грозно воззрившись на посмевшего влезть в их базар ефрейтора.

— Ахметзянов, ты вообще уже оборзел. Ну, чего ещё?

— Бля, Конев, да так — ничего. Ты меня под молотки хочешь бросить, особист твой… особист же, правильно? — вон, закрывать меня уже собрался; этот, молодой — да сядь ты, капитан ты или адмирал — мне похую, салага ты ещё. Молодой, говорю — вон, «с моими будет», «отвечаю» — всю дорогу мне будет свои спецназовские понты рисовать — а ты подумал, надо оно мне? Мне оно надо? Конев, ты меня знаешь — не увижу, что оно мне надо — не пойду. Хочешь, на Коране поклянусь — не пойду.

Последовала секундная заминка, разразившаяся чудовищным матом из трёх — нет, всё-таки двух луженых командирских глоток. Ахмету наперебой сообщали, что он, ёбаная чурка, не пойдет, а побежит, вон сейчас у меня ТАП освободится — и через пять минут, нет, не побежит — а его на пинках мои до самого… ну, до места, и копать он под заряды голыми руками будет, и к последней закладке его за хуй примотают, и ещё много чего. Конев сидел молча, мрачно глядел сквозь Ахмета, похрустывая переплетенными пальцами. …Думает, не вид делает, а думает. Пока эти беснуются. Поэтому он командир, а не они. Поэтому он сейчас и согласится. Всё у нас получится, товарищ Ахметзянов…

— А-атставить! — рука принявшего решение Конева оглушительно грохнула по столешне.

Крик обрезало, и в наступившей тишине ясно проступили дребезжанье разбуженных ударом стаканов в шкафу где-то сзади, треск огня в печке, свист ветра и скрежет снега по оконному наморднику. Красные от натужного крика офицеры медленно опускались на места, дрожащими руками нащупывая подлокотники офисных стульев. На Ахмета глядели два дула глаз Конева.

— Так. Излагай, и в пределах разумного обеспечим. Предупреждаю — малейшее… — и раздавлю. Ты меня тоже знаешь. На мне — люди. Я за них отвечаю. И если по твоей вине хоть один — вот этими самыми. Всё, слушаю.