Прикинув, где находятся сувальды замка, приладил маленький заряд из транспортерного валка. Отогнал за угол Паневина вместе с подошедшим Кирюхой, запалил, прикрылся углом, открыв рот. Свистяще бухнул аммонал, давануло… За дверью оказалось помещение, оборудованное под пост — стол со старинной, шестидесятых годов, настольной лампой, застекленный шкафчик с ключевыми пеналами, стальная решетка отделяет пост от входного бокса. Жирик достал «Грача» и выстрелил в электрозамок на решетке, вызвав у спутников взрыв испуганного мата. Проходя мимо стола, Паневин взял в руки журнал, сдул со страниц легкую пыль, невесело хмыкнул и аккуратно вернул на место.

— Равдугинская смена…

— Чё?

— Смена, говорю, одна — знакомых там много. Компрессорщики.

— А чё, они… там?

— А где ж ещё… Их только дежурный мог поднять.

Следующий бокс обрывался вниз металлическим трапом.

— Чё так быстро ржавеет-то?

— А как ты хотел. Все подземные сооружения, они как корабль, водой окружены. В земле знаешь сколько воды? Реки целые. Воздух когда не циркулирует, влагу не выносит — всё, махом сырость, да сам вон видишь — краска за месяц вспухает, железо гниет как дрова горят.

— Так ещё лет пять постоит, и всё тут рассыпется.

— Ну, не пять, конечно, а вообще — да. Это тебе не старая сталь, как в войну, та ещё сто лет целая будет. Ладно, лезь давай, выдержит.

Спускаясь, Ахмет старался загодя надышаться, памятуя о ждущей их внизу целой смене мертвецов. Однако, спрыгнув с лестницы на звонкий метлаховый пол, не учуял даже тени трупного запаха — его окружал всё тот же промозглый и спертый подвальный воздух. Тяжко грохнул каблуками Кирюха, зашуршал в куртке, чиркнул показавшимся едва ли не сваркой кремнем зажигалки, распаливая свечку.

Оказалось, что они стоят на платформе — тоннель, в обе стороны рельсы, упирающиеся в массивные стальные ворота. Несколько дверей весьма серьезного вида ведут с платформы куда-то в стену.

— А такие смогешь?

— Ща гляну…

Повезло — двери открывались наружу, и на полу были чётко видны борозды от ригелей. Вычислить, где расположена ось механизма, распирающего крестом ригеля, смог бы даже ребенок. Ахмет поинтересовался, помнит ли Паневин толщину дверей, и взял заряд потяжелее.

— Ну, с какой начнем?

— Да нам одну только надо. Там все привода, — ткнул Паневин в крайнюю дверь с загадочной буквенно-цифровой аббревиатурой, вспухшей на пузырящейся краске.

Рявкнул аммонал, Ахмет ещё немного повозился, цепляя утконосами нижний ригель, и дверь бесшумно отворилась, выпустив на платформу облако смрада. Перегоревшая, но ещё довольно забористая трупная вонь заставила мародёров спешно подняться назад по лестнице.

— Третий год уже, а всё ещё воняет.

— Дак сыро же. Плюс ещё кумулятивная струя всё в воздух подняла, а если б тихо вошли, ничё б не воняло. По крайней мере, не так.

— Ладно, я спущусь. Как открою, свистну.

Паневин стянул чеченку, закрыв ею рот и нос и ушел, подсвечивая огарком. Через несколько томительно долгих минут раздался лязг металла во вскрытой комнате, словно пьяный великан, придя домой, не может попасть ключом в скважину, затем скрежетнули, страгиваясь, и мерзко завизжали расходящиеся створки ворот.

— Спускайтесь, эй! Я у тоннеля подожду.

Мародёры снова оказались на платформе, стараясь скорее преодолеть облако тухлой вони. В конце платформы, где виднелась свечка Паневина, почти не воняло, в тоннеле не воняло совсем — только ржавчиной, сыростью и креозотом. Паневин, державший на плече здоровенную ручку аварийного привода, дождавшись спутников, задул свой огарок.

— Смотри, в натуре, рельсы. Тележки по ним какие-то катали, да, Толян? — включил дуру Ахмет, разглядев в колеблющемся свете и натоптанный рельс двухпутки, и прокопченный солярой потолок тоннеля. [158]

— Ага, «тележки», — технично съехал Паневин. — Мотовозы. [159] Пошли, чё встали. Вон, видите? Лестница с парапета, туда нам.

— А чё возили? И куда? — не дал спрыгнуть с темы Ахмет, навяливаясь уже полностью открыто.

Наклонился к рельсовому стыку, попросил у Кирюхи свечку:

— О, ты понял, нет?

— Чё там? Брюлик нашел?

— Щас, погодь… — Ахмет пробежался к следующему стыку, снова наклонился, всматриваясь в место клеймения и шевеля губами.