– Сэр Ральф был у него.

– Был, и граф не сообщил вам о том? – Скроуп выглядел изумленным. – Впрочем, сие семейные дела, а они подчас весьма запутанны. Возможно, ваш муж попросил его не сообщать вам о своем пребывании в городе или граф не захотел расстраивать вас, узнав, что его брат не намерен встречаться с женой…

Причин молчания графа могло быть множество, но для Мод главным было то, что сэр Ральф понравился ее отцу, а она привыкла доверять мнению сэра Уильяма. Ее мужу, должно быть, пришлось несладко при встрече с тестем. Отец наверняка высказал ему в лицо все, что думал, а может, приложил и руку – Мод хорошо знала его суровый и вспыльчивый нрав. Сэр Ральф, судя по всему, достойно выдержал это испытание, сумел оправдаться, поднять себя в глазах сэра Уильяма и даже заслужить его уважение. В ней вдруг проснулось свойственное многим женам стремление встать на его защиту.

– У меня нет причин подозревать в том сэра Ральфа, – сказала она.

– О, я вовсе не призываю вас его подозревать! – Улыбка вновь вернулась на лицо сэра Мармадьюка. – Но граф наверняка сообщил ему, что вы в городе. И скажите на милость, стоит ли хранить преданность мужу, который сначала покинул вас, а теперь, вернувшись, даже не известил о том, не увиделся с вами? Вполне вероятно, он уже на палубе корабля, отчалившего от берегов Англии, и в следующий раз появится через очередной десяток лет.

В чем-то Скроуп был прав – сэр Ральф не показал себя надежным человеком, но ведь пришел же он в Тауэр, к ее отцу, хотя мог этого не делать.

– А я здесь, рядом с вами, готовый сделать для вас и ради вас все и даже больше. Взгляните на меня, – продолжал сэр Мармадьюк тихо и вкрадчиво, – взгляните на меня, возьмите руку, которую я предложил вам вместе со всем, что имею. Я не уплыву в далекие страны, не брошу вас на произвол судьбы, в отличие от того, кого вы называете своим мужем, но кто давно утратил все права на вас…

– Он мой супруг, я принадлежу ему. – Мод почувствовала жалость к мужчине, который сейчас сидел рядом и все еще надеялся на то, чего она не могла ему дать. – Я не могу принять ваше предложение, сэр. Простите…

– Но вы уже приняли его, мадам! – Сэр Мармадьюк наклонился к Мод, в его тихом голосе проступили грозные нотки. – Вы приняли его, согласились стать моей. Я устроил вам свидание с отцом. А теперь, оказывается, у вас есть муж, которому вы принадлежите? Вы думаете, со мной можно так поступать? Дать обещание и не сдержать его? Я не мальчик, чтобы вы испытывали на мне ваши женские штучки, я – джентльмен! Вы станете моей женой, леди, иначе…

Мод настолько поразилась словам и тону сэра Мармадьюка, что в первое мгновение решила, что ослышалась. На его лице проскользнула привычная усмешка, но в глазах заплясал недобрый огонек. Когда-то Кардоне тоже обвинял ее в чем-то подобном. Но его она не боялась так, как испугалась теперь сэра Мармадьюка, – ей стало по-настоящему страшно.

– Я обещала лишь поговорить о вашем предложении с отцом. Его ответ вам известен, – сказала она и, зная по опыту, что с рассерженными мужчинами лучше не спорить, как можно мягче добавила: – Я не хотела обидеть вас, сэр. Примите это, как подобает джентльмену.

Дождь усилился, капли застучали по тенту, грозя промочить его насквозь и хлынуть на головы пассажиров. Навстречу проплыла длинная, богато украшенная лодка – какой-то состоятельный джентльмен решил пройтись по Темзе в ненастье. Сэр Мармадьюк проводил взглядом судно и повернулся к Мод.

– Я знаю, что подобает джентльмену, а что – нет, – процедил он и опять заговорил мягким, обволакивающим голосом, словно предлагая Мод заморский фрукт. Только вкус этого фрукта вдруг стал горьким, будто в его мякоть капнули яду. – Здесь только мы с вами, вдвоем, кругом вода, – кажется, лодочника он не считал за живого христианина. – Дождь все сильнее, не быть бы ливню, иначе вы промокнете, Мод… Лихорадка, жар, и кто поможет вашему несчастному отцу? Ваш блудный муж, безземельный младший сын графа Нортумберленда? Нет, лишь я, и мне вы будете принадлежать, Мод! Или я – или голова вашего казненного отца на Лондонском мосту!

Мод вскрикнула, до боли прикусила губу, уставившись на Скроупа расширившимися от ужаса глазами.

– Вы же говорили, что мы друзья…

– Нет, дорогая леди, мне нужна не дружба с вами, а нечто другое… И не кусайте свою прелестную губку, лучше позвольте это сделать мне…

Он обхватил Мод, притянул к себе, не успела она и охнуть, как его губы жадно прильнули к ее губам.

Девушка забилась было в его руках, но он слишком крепко держал ее, сжимая до боли, и она притихла, перестала сопротивляться, словно омертвев. Когда Скроуп отпустил ее, не обратив внимания на безжизненность, с которой она смирилась с его объятиями, Мод смотрела на воду, ничего не чувствуя, будто все происходило не с ней, а с кем-то другим.

– Завтра же я займусь нашими делами, Мод. Такой брак, как у вас, легко аннулировать. И как только это будет сделано, мы обвенчаемся, дорогая…

Она не спорила, это было бесполезно, так и промолчала всю оставшуюся дорогу до дома – и когда они плыли по реке, и потом, когда пересаживались из лодки в карету, которая поджидала их у пристани. И терпеливо перенесла пожатия его рук, и еще один поцелуй при прощании – поцелуй собственника, которым он будто утверждал свои права на нее. Только добравшись до дома и укрывшись в своей комнате, она дала волю долго сдерживаемым слезам.