Глава вторая Все будет лакшери

Из крепкого похмельного сна меня вырвали руки Кати. Просыпаться не хотелось: в кои веки снился полет на параплане над ласково рычащим морем. Но цепкие руки трясли мое тело как плодоносящую грушу: “Ну просыпайся же ты, просыпайся”. В остатках моего сна самолет с отказавшими двигателями врезался в набежавшую волну, окатив солнечный мир солеными брызгами. Море вдребезги рассыпалось, словно хрустальный бокал, явив взамен перепуганную моську моей бывшей однокурсницы. Она была не красавица, но и не из рядовых. Из нее потоком лились какие-то слова.

– У тебя труп в туалете, – это единственное, что я понял.

– Чей труп? – машинально спросил я.

– Откуда я знаю?! – сорвалась на крик подруга.

Я подскочил и вышел в прихожую, нащупывая в темноте выключатель. Вспышка вольфрамовой нити пронзила сонный мозг. Дверь в туалет была распахнута, а на пороге действительно лежало мужское тело, облаченное в синюю джинсовую рубашку. Брюки субъекта были спущены до щиколоток, открывая взору худые бледные ноги. Крови вокруг я не заметил, зато туловище сокращалось в такт дыханию, иногда переходящему в храп.

В “покойном” угадывался мой коллега Анатолий Калинкин, начальник отдела культуры еженедельника “Петербург-песец”. В мою квартиру он попал в составе журналистской тусовки, стихийно возникшей на пресс-конференции Элиса Купера в «Прибалтийской». Решено было отложить дела, отключить трубки, купить коньяк и сесть за стол. Ближе к концу рабочего дня я застал Калинкина в прихожей тщетно пытавшимся завязать шнурки. “Я в сопли, я пойду”, – выдавил из себя он. Я убедил его, что через полчаса мы закругляемся, потому что многим еще нужно отписывать в номер. Калинкин сбросил обувь и куда-то исчез.

Через часок-другой я действительно выпроводил всю ватагу на улицу и позвонил Кате. Я любил ее приступами со второго курса, который мы вместе прогуливали в Летнем саду. Она сразу откликнулась на зов – видимо, было на кого оставить пятилетнюю дочь. Около часа мы соблюдали приличия в кафе на Наличной, после чего быстрым шагом отправились ко мне. Страсть сразила нас в прихожей, перенесла в комнату, достигла апогея и улеглась, после чего я постыдно заснул, – сказались и прогулки с Дэном, и прощание с Масиком, которая сегодня утром вывезла от меня свои вещи. Когда от моего храпа уже вешались тараканы, Катя отправилась в туалет, где уже несколько часов дрых начальник отдела культуры. И в темноте села ему на колени.

Сейчас журналист по-прежнему находился очень далеко от сортира, на пороге которого обреченно валялась его плоть.

– Позволь, милая, познакомить тебя с Анатолием Калинкиным, – отрекомендовал я коллегу. – Именно его колонки о выставках и премьерах не дают угаснуть очагам культуры в нашем городе, а людям – окончательно превратиться в свиней. Очень уважаемый в кругу своих друзей человек, и в прошлом году получил “Золотое перо”.

– А что ты с этим эстетом собираешься делать сейчас? – поинтересовалась пришедшая в себя Катя.

– Вернуть его в исходное положение и временно не пользоваться туалетом. Или ты предлагаешь взять его к нам третьим?

– Нет уж, пусть спит сидя! Я надеюсь, в ванной у тебя никого нет?

– Я тоже надеюсь, – неуверенно начал я, но тут вспомнил о гостеприимстве. – Может, ты чаю хочешь? У меня и печенье шоколадное есть.

– Хорошо бы, но после душа.

В ванной действительно никого не оказалось. Водрузив Толика на унитаз, я включил телевизор на кухне и поставил чайник на плиту. Передавали вечерние новости.

«Мир находится в шаге от войны между США и Ираном», – эксперт на центральном телеканале улыбался так, словно у него обнаружились родственные корни с Биллом Гейтсом. Он замер, наслаждаясь красотой риторической фигуры, и продолжил заумные рассуждения о том, как это выгодно России, как прыгнет цена на нефть и как мы все будем расклеивать доллары на заборах. Его оппонент был настроен менее оптимистично: мол, экономика США на грани истощения, доллар может рухнуть, и все мы станем меньше кушать. При этом никто не высказал опасений, что война между двумя ядерными державами может аукнуться миру такими последствиями, что деньги вообще потеряют смысл.

Чайник огласил кухню пронзительным свистком. Странно получалось: я постоянно называл телевизор жвачкой для глаз, уродующей внутренний мир, и, один черт, как и все, смотрел его почти каждый вечер.

Я переключил программу и увидел на экране 23-летнего депутата Госдумы. Избранного по партийным спискам чьего-то сына. Он морщил лоб и выражал озабоченность нашей нравственностью. По его мнению, полуодетые девицы не должны смотреть на нас с обложек журналов, которые продаются в киосках, – это может нас развратить. Поэтому он предлагает ввести в нашей стране, где семьдесят процентов клерков смотрят порно в рабочее время, «слепые» обложки для журналов. То есть продавать «Плейбой» в черном конверте.