– Ничего, – отозвался Серж.

Дружба – это мужская разновидность романтики. Она умирает, если не подвергается испытаниям. Уже много лет мои школьные друзья встречались, главным образом, чтобы попить пива под футбол. И между нами все чаще возникали ситуации, когда нечего сказать. К тому же все знали, что первым говорит самый слабый.

Молчание нарушила Лика, появившаяся в сопровождении Коли, соседки Дэна Веры Николаевны, его давней подруги Марины Крапивиной, безработного Гриши Булкина по прозвищу Булочник и двух незнакомых девушек, как оказалось, подруг безутешной сестры. На Лике был тот же сценический наряд, что и в нашу последнюю встречу. Она была бледна, старательно накрашена, а в прическе чувствовалась рука неплохого стилиста. Сентиментальный Серж прижал ее к себе и зафиксировал секунд на десять.

– Спасибо, что пришли, – сказала девушка, стряхнув его с себя.

– Горе-то какое, – всхлипнула Вера Николаевна.

Лика с Колей зашли в здание, и трагический пафос исчез, как напряжение после команды «вольно». Серж познакомился с подругами Лики и рассказывал, как он и покойный Дэн играли в одной рок-группе. Девушки улыбались и присматривались к парням. Булкин возбужденно рассказывал Тихонову, как сегодня продавщица в магазине выдала ему сто рублей сдачи вместо десяти. Пухов меланхолично бродил по двору и делал вид, что размышляет о вечном.

– Как твои дела? – подошла ко мне Марина Крапивина.

– Промыслового значения пока не потерял. Пишу помаленьку.

– Где?

Я назвал несколько изданий и спросил, как у нее.

– Меня повысили, – похвалилась она. – Я теперь третье лицо в фирме. Но свободного времени мало. Зато снимаю квартиру на Загородном.

– Круто. А Миша?

– Мы развелись год назад.

– Второй раз? А что случилось?

– К сожалению, у него вместо головы жопа…

Марина рассказала, что изучает немецкий язык. Зачем? Да потому что он ей нравится! По этой же причине она учится фотографии и хочет заниматься этим профессионально. А как же ее нынешняя работа? Так, естественно, пойдет лесом! Именно за это Дэн когда-то влюбился в нее на всю голову, именно поэтому они расстались. Дэн настоял на дальнейшей дружбе и даже пил вино с ее новыми любовниками. Ближний круг указывал ему, что, мол, настоящие мужики до такого не опускаются, но ему было плевать. Когда мечта о девушке из сибирской глубинки в нем затихла, он говорил, что Марина – это его Дульсинея Тобосская.

– Я думаю, что через полгода потяну для него памятник, – сказала Марина, когда мы коцали каблуками по гулкому двору.

Я подумал, что она предложит войти в долю, и ошибся.

– Еще не решила, как он должен выглядеть, – продолжала Марина. – Но уж точно не голуби и солнце.

– Я бы написал эпитафию «Не пытайтесь это повторить». Ты его давно видела?

– Недели полторы назад.

– И что?

– Он оставался ночевать, – она сказала это с вызовом. У нее было красивое лицо, чуть скошенное из-за родовой травмы. Когда-то она этого стеснялась, а сейчас рассматривала как часть своего неповторимого стиля.

– Он что-нибудь говорил про дела?

– Про деньги Даниил вообще никогда не говорил. Когда они были, он о них и не думал, по-моему. Когда их не было, он что-нибудь изобретал – и они появлялись. Он подарил мне серьги из лазурита. У меня есть коктейльное платье такого же цвета.

Во двор вкатилась колоритная дородная фигура. Это был он, Борис Павлович Коган, король джазовой сцены семидесятых, талант которого столь губительным образом сочетался с расточительными нравами. Стоптанные башмаки, зажеванные брюки, распахнутное пальто с одной пуговицей. Пальто было немецкого производства и баснословной цены, что переводило его обладателя в глазах окружающих из разряда махровых пропойц в эксцентричные миллионеры. Вещь попала в жизнь маэстро самым романтичным образом: он проснулся в ней после ресторана. «Егор-джан, посмотри, пожалуйста, в табло моего лица», – говорил он мне, когда хотел изречь что-то важное, и я в очередной раз понимал, что в русском языке главное – оттенки. А однажды я, он и моя подруга попали под уличную раздачу брошюр серии «Иисус – это ответ». «Это вам, девушка, это вам, молодой человек, – юная активистка скользнула ясным взором по вышеупомянутому лицу, – а вам, дедушка, это уже не поможет». Если лик музыканта действительно отражал все выпавшие на его долю излишества, то не завидовать Когану было нельзя.

– Палыч! – взвыл от восторга Серж, который недолго брал у него уроки игры на бас-гитаре, но бросил на полутоновых гаммах.

– Раздолбай, – хрипло приветствовал его Коган, – мудозвон и марамой. Почему не звонишь папе? Папа скоро умрет.

Не дожидаясь ответа, Коган протянул внушительную ладонь мне.

– Здорово, Егорушка, – молвил он, а потом приветствовал всех присутствующих: – Доброго здоровьичка.

Маэстро никогда не сидел в тюрьме, но в это не верилось. Особенно после того, как он доставал «Беломор», продувал и прикуривал его специфическим образом.

Подошла Лика, и я познакомил ее с Палычем. Спустя секунду девушка исчезла в объятиях музыканта.

– Сука, – громко сказал Коган. – Какая сука его убила?

– Отпевать придется в крематории, – Лика, как мастер айкидо, снова вывернулась из удушающего приема. – Попа на месте нет, и мобильник его не отвечает. Пойдемте выносить.

Она провела нас в комнату, где стояли три закрытых гроба. У одного из них дежурил Коля – чтобы не перепутать.

– Берите, – скомандовала Лика.