Все планёры были закончены в Москве. Здесь оставалось их только собрать и сразу пускать в полёт. А планёр Анощенко оставался незаконченным, и над ним приходилось ещё много работать.

Это было очень досадно. Уже начались состязания, планёры летали, а я оставался в палатке и трудился.

Палатка от места старта находилась за два километра, а посмотреть на полёты хотелось мучительно. Наконец, я не выдержал, бросил работу и побежал на состязания. Анощенко меня там обнаружил и сказал:

— Идите, идите работать, потом всё посмотрите.

Делать нечего, я отправился обратно. Но трудно было усидеть, и на другой день я опять побежал туда и, стараясь не попадаться на глаза моему «хозяину», с восторгом смотрел на полёты.

Теперь наши планёры летают на несколько сот километров, устанавливают рекорды высоты, совершают замечательные групповые полёты, проделывают исключительные по красоте фигуры высшего пилотажа, а тогда в первых планёрных состязаниях участвовало всего десять планёров, и вначале никто не знал, как они будут летать. Каждый конструктор имел только одно тайное желание: лишь бы его планёр полетел! А как полетит, куда полетит, какая будет продолжительность полёта, об этом не думал. Только бы он взлетел, полетел и благополучно сел.

Поэтому, когда планёр конструкции лётчика Арцеулова плавно поднялся над стартом, затем сделал несколько небольших кругов и благополучно опустился на землю, участники состязаний были полны удивления и восторга. Арцеулову устроили бурную овацию, качали его.

Через две недели был готов и наш планёр. Конструктор назвал его «Макака». Увидев на состязаниях другие машины, я уже мало возлагал надежд на нашу «Макаку».

Все планёры были построены наподобие самолётов. Они имели органы управления, крылья, хвостовое оперение, фюзеляж, кабину лётчика и колёсные шасси нормального самолётного типа. Планёр же «Макака» был крайне примитивен: у него были крылья и хвостовое оперение, но отсутствовали кабина, органы управления и шасси. Лётчик должен был нести этот планёр на себе, разбежаться и, балансируя своим телом, парить в воздухе. Тип этого планёра напоминал тот, который около полувека назад строил Лилиенталь.

Многие планеристы сомневались в том, что на нашем планёре можно будет летать. Поэтому к старту собрались все участники состязаний и с нетерпением ждали, что произойдёт. Конструктор сам взялся испытывать свой планёр.

Планёр оказался несколько тяжелее, чем предполагалось, и был плохо сцентрован: перевешивал хвост. Когда конструктор водрузил на себя своё детище и вдел руки в поручни, то хвост настолько перевешивал, что взлететь оказалось невозможным. Мне было поручено придерживать при разбеге хвост и таким образом быть «участником» первого полёта.

Решили для предосторожности сначала испробовать планёр на небольшом пригорке, а не пытаться взлететь и парить над склоном горы, где летали остальные планёры. Николай Дмитриевич сам выбрал место, приготовился к разбегу и стал ждать подходящего порыва ветра. Я торжественно держал хвост планёра. Вдруг раздалась команда:

— Раз, два, три, приготовиться!

И, наконец, Анощенко крикнул:

— Бежим!

Я держал хвост и бежал изо всех сил. Но Анощенко был здоровый, дюжий мужчина, а я маленький и щуплый. Он делает шаг, а я три и никак не могу угнаться. С громадным трудом я удерживал хвост планёра. Наконец, Анощенко закричал:

— Бросай!

Я бросил хвост. Планёр поднялся метра на два-три, перевернулся в воздухе и... с треском грохнул на землю вместе с конструктором.

Все окружающие устремились к обломкам, среди которых барахтался Аношенко. Мы боялись за его жизнь. Но он вылез оттуда живой и невредимый, и первые его слова были обращены ко мне:

— Вы плохо держали хвост, потому ничего и не получилось.

Все прекрасно понимали, конечно, что дело не в том, как я держал хвост, а в том, что планёр был неудачной конструкции. Нечего было рассчитывать на успех. Восстановить «Макаку» было невозможно. Теперь я имел много свободного времени и мог спокойно наблюдать за полётами.

Замечательное зрелище — парящий планёр. Распластав неподвижные крылья, совершенно бесшумно кружит в высоте громадная белая птица.

Тем, кто привык видеть полёты аэропланов с оглушающим рёвом мотора, кажется совершенно невероятным парение на планёре. Эти полёты без помощи какого-либо механического двигателя, основанные на совершенстве аппарата и искусстве лётчика, произвели на меня глубокое впечатление.

Я уже окончательно стал авиационным человеком, окончательно стал болельщиком авиации. С тех пор выбор профессии был решен мною бесповоротно.

В Коктебеле у меня зародилась мысль попробовать самому сконструировать настоящий планёр. Я был уже знаком с различными конструкциями планёров, но не имел специального технического образования и понимал, что один не справлюсь с такой трудной задачей.

Решил обратиться за советом к Сергею Владимировичу Ильюшину, с которым познакомился на планёрных состязаниях. Он относился ко мне хорошо и внимательно.

Сергей Владимирович выслушал, одобрил моё намерение, но предупредил: