Я перевариваю невозможное, дикое совпадение и спрашиваю:

— В нашу квартиру?

— Да. Я оказался по соседству и решил… повидать тебя. Марго тебе не сказала?

— Нет, — признаюсь я, едва дыша. — Не сказала. Ни слова.

— Вот как… Я и не подумал.

Молчу, у меня кружится голова, подташнивает, и я чувствую себя еще хуже, чем тогда, на перекрестке.

— Что ты ей говорил? Чего ты хотел?

— Точно не помню, — говорит Лео.

— Не помнишь, что сказал или чего хотел?

— Чего хотел, конечно, помню, — говорит Лео.

— Ну и?..

— Я хотел попросить прощения. Хотел сказать, что мне тебя не хватает.

Голова кружится, закрываю глаза и спрашиваю:

— И ты сказал об этом Марго?

— Не успел.

— Почему? Что произошло? Расскажи мне все, — требую я.

— Она не впустила меня. Вышла сама. Мы разговаривали в вестибюле. Она ясно дала понять, что обо мне думает.

— И что же? — спрашиваю я.

— Что она меня ненавидит, — говорит он. — Потом сообщила, что у тебя новый роман — и что ты счастлива. Посоветовала оставить тебя в покое, потому что ты не хочешь со мной и знаться. Все в этом роде…

Я пытаюсь осмыслить слова Лео, а он между тем спрашивает:

— У тебя уже действительно был новый роман?

— Начинался, — говорю я.

— С Энди?

— Да.

Я качаю головой, и во мне закипает гнев — тот самый, оставшийся еще со вчерашнего вечера; гнев на дурацкое стечение обстоятельств; гнев на себя за то, что чувствую себя такой беспомощной и слабой. А больше всего — ярость на Марго за то, что она не сказала мне ни слова о таком важном событии. Молчала все эти годы.

— Как она могла от меня это скрыть?! — говорю я со слезами на глазах и не понимаю, почему же Лео не позвонил, не послал письма? Неужели рассчитывал на Марго?

— Да уж, — говорит он. — Хотя… Думаю, что это ничего не изменило бы.

И снова тишина в трубке, и я не знаю, как ответить. Я, наверное, должна сказать, что, конечно, это ничего бы не изменило. Я должна сказать ему, что он объявился слишком поздно, и что я приняла бы то же решение, даже если Марго не решила за меня. Я должна сказать ему, что она сделала это ради моего блага, что Энди и есть это благо.

Но я не могу заставить себя сказать ничего подобного. Не могу отделаться от мысли, что меня предали. Прежде всего, меня предали, лишив права выбора — выбора, который могла и должна была сделать я сама. На худой конец предали, лишив важного знания — знания, которое позволило бы мне легче пережить едва ли не самое большое горе в жизни, за исключением разве смерти мамы, а также лишили возможности помириться с Лео, особенно, после того как мы плохо расстались. Да, мы разошлись. Да, именно Лео бросил меня. Но он раскаялся! Он так любил меня, что вернулся! Я заслуживала, чтобы он вернулся. Может, это ничего не изменило бы в моей жизни, но многое изменило бы в моей душе. Я зажмуриваюсь, борясь с обидой, негодованием и гневом.

— Как бы то ни было… — говорит Лео, и его голос слегка подрагивает, выдавая напряжение.

— Как бы то ни было, — эхом откликаюсь я.

В это мгновение открываются ворота гаража: возвращается Энди. И я выпаливаю то, что все это время таила в глубине души:

— Ну что там с этим заказом?

— Так ты приедешь? — обрадованно спрашивает Лео.

— Да, приеду.

Выслушиваю от Лео беглое описание заказа — очерк о Кони-Айленде — и молюсь, чтобы, не дай Бог, Энди не застал меня врасплох, взъерошенную и раскрасневшуюся. Потом все равно придется сообщить мужу, что я еду в Нью-Йорк, но не так сразу, после ссоры. Я еду не из-за ссоры.

— Мне нужно несколько общих планов пляжа, снимки набережной, аттракционов, — перечисляет Лео.

— Да-да, конечно, — отвечаю я рассеянно.

Взять и повесить трубку не могу, но и удачу испытывать лишком долго тоже не годится.

— Не так заманчиво, как последний фоторепортаж, а? — улыбается Лео, как будто я нацелена только на сессии.

— Ну и ладно, — говорю я, торопясь расспросить о подробностях. — Для кого публикация?

— Для журнала «Таймаут».

Я киваю и спрашиваю:

— Когда нужны снимки?

— Через пару недель. Сумеешь?

— Вроде бы. — Притворяюсь равнодушной, хотя на самом деле готова плясать от радости. — Хотелось бы узнать побольше, но…