Несколько дней дети ели конфеты с утра и до н очи. Набивший конфетами сумку Ми Ш эн угощал, если был в настроении, школьных приятелей, но еще чаще менял леденцы на рогатки, коробки из-под сигарет и стеклянные шарики. Мать и отец, день-деньской пропадая за стойкой торгового зала, не замечали престранного пира, пока Сяо В ань не разбила еще одну чашку. Ци Юнь зашлась в крике.

– Ты, мама, меня всё ругаешь, – захныкала дочь. – Почему не ругаешь Ми Ш эн’а? Он золото в доме украл, на конфеты сменял...

Ци Юнь сл овно ударило громом. Она первым делом помчалась в лавчонку. Прохожие – в утренний час их немало толкалось на улице – слышали, как надрываясь в неистовом плаче, Ци Юнь изрыгала проклятья за дверью. Зеваки, протиснувшись внутрь, наконец, уяснили из свары «ты слово, а я тебе два» суть скандального дела. Семья из лабаза Большого Гуся снова стала посмешищем. Бам. Хозяйка лавчонки швырнула чего-то на стойку. Прикрыв от зевак своим телом шкатулку, Ци Юнь принял ась проверять содержимое.

– Серьги! – Ци Юнь крепко стиснула зубы. – Попробуй сережки зажать, в гроб живьем затолкаю.

Ми Ш эн, возвратившись из школы, почуял неладное, но не успел убежать. Обмотав его тощее тельце веревкой, У Л ун, перекинув конец через балку, подвесил Ми Ш эн’а в гостиной. Вращаясь под кровлей с болезненной миной, тот видел лицо одержимого жутким убийственным гневом отца, длинный шест в его сильных руках, боязливо скрывающихся за отцовской спиной Сяо В ань и Чай Ш эн’а.

– Кто выдал? – Ми Ш эн вдруг забился под крышею. – Кто рассказал?!

Сяо В ань, подскочив от испуга, помчалась к Ци Юнь и прижалась к ней телом.

– Не я, – опустил лицо долу Чай Ш эн. – Я вообще ни при чем.

Мать недвижно сидела на кресле, и даже в едва освещенном углу было видно, как мелко дрожат ее бледные губы. Нетерпеливо поднявшись, Ци Юнь, оттолкнув Сяо В ань, со скривленным от злобы лицом закричала У Л ун’у:

– Лупи его! Д осмерти бей! Мне такой сын не нужен.

Сверкнув, полированный шест с тихим свистом ударил в висящее тело. Ми Ш эн поначалу сносил нестерпимую боль, беспрерывно твердя: «Я тебя придушу, Сяо В ань», но затем провалился в беспамятство. Он еще слышал глухие удары шеста, но и те, «ускользая сыпучим песком», постепенно оставили слух. Его часто лупили, но как в этот день – никогда.

Он очнулся в постели. С распухшими веками красных заплаканных глаз мать латала подметки под тусклою лампой. Ци Юнь тут же бросилась к сыну, обняв его голову.

– Чт ож ты такой бестолковый? – она захлебнулась в рыданьях. – Ведь золото это – «судьбы нашей корень». А ты поменял на конфеты.

Ми Ш эн тоже плакал. Он вырвался из обнимающих рук, отвернулся и через дыру в занавеске стал злобно таращить глаза на стоявшую подле кроватку. В ней спали Чай Ш эн с Сяо В ань.

– Поклял ась, что не выдаст, и выдала. Я её точно убью.

Ему было десять, и жажда отмщенья была так сильна – в этом он походил на отца – что отныне все помыслы, все устремленья Ми Ш эн’а сошлись на сестре.

Сяо В ань, грациозно болтая косичкою, прыгала через скакалку на заднем дворе.

– Будешь прыгать, Ми Ш эн? – прошло несколько дней, и она позабыла о том, что случилось.

Ми Ш эн покачал головой. Стоя возле амбара, он мрачно взирал на сопливое личико:

– Прыгать сегодня не будем. Мы будем на рисовой куче играть.

Сяо В ань поскакала к хранилищу и лишь у самых ворот разглядела в глазах у Ми Ш эн’а жестокие искры. Такие же как у отца.

– Драться будешь?

– Не буду, – тот снова мотнул головой. – Мы там в прятки сыграем.

Ми Ш эн затащил Сяо В ань на вершину сверкающей кучи и с силой вдавил лицом в рис.

– Спрячься здесь, а Чай Ш эн тебя будет искать, – говорил, задыхаясь, Ми Ш эн. – Будешь тихо лежать, и никто не найдет. Мамка с папой, и те не отыщут.

Послушно зарывшись в зерно, так что сверху осталась одна голова с перевитою красною нитью косичкой, сестра прошептала: