– Нанета, - сказал он, выходя в коридор, - загаси-ка ты и очаг и свечу да садись с нами. Право, в зале хватит места на нас всех.

– Но у вас, сударь, будут знатные гости.

– А чем ты хуже их? Они ровно столько же из адамова рода, как и ты.

Гранде возвратился к председателю и спросил его:

– Урожай ваш продали?

– Нет, откровенно сказать - приберегу. Коли сейчас вино хорошо, через год будет еще лучше. Владельцы, ведь вы знаете, договорились не спускать условленной цены, и нынче бельгийцы нас не обломают. А уедут, - ну что же, воротятся.

– Да, но будем держаться крепко, - сказал Гранде таким тоном, что председатель затрепетал.

“Уж не ведет ли он переговоры?” - подумал Крюшо.

В эту минуту стук молотка возвестил о приходе семейства Грассен, и их появление прервало разговор, завязавшийся между г-жой Гранде и аббатом.

Госпожа де Грассен принадлежала к числу тех маленьких женщин, подвижных, пухленьких, белых и румяных, которые благодаря затворническому провинциальному быту и привычкам добродетельной жизни и в сорок лет еще моложавы. Они похожи на последние розы поздней осени: вид их приятен, но в лепестках есть какой-то холодок и аромат их все слабеет! Одевалась она довольно хорошо, выписывая парижские моды, задавала тон всему Сомюру и устраивала у себя вечера. Муж ее, бывший квартирмейстер императорской гвардии, тяжело раненный под Аустерлицем и вышедший в отставку, сохранял, при всем своем почтении к Гранде, подчеркнутую прямоту военного человека.

– Здравствуйте, Гранде.
– сказал он, протягивая виноделу руку с подчеркнутым выражением превосходства, которым он постоянно подавлял господ Крюшо.
– Сударыня, - обратился он к Евгении, сначала поклонившись г-же Гранде, - вы всегда прекрасны и умны. Право, не знаю, что возможно вам пожелать.

Он преподнес свой подарок, который внес за ним слуга: ящичек с капским вереском - цветком, недавно привезенным в Европу и весьма редким.

Г-жа де Грассен очень сердечно поцеловала Евгению и, пожав ей руку, сказала:

– Адольф взялся передать вам мой маленький подарок.

Высокий белокурый молодой человек, бледный и хрупкий, с довольно хорошими манерами, по виду робкий, но только что промотавший в Париже, куда он ездил изучать право, восемь или десять тысяч франков сверх своего содержания, подошел к Евгении, поцеловал ее в обе щеки и преподнес ей рабочую шкатулку с принадлежностями из позолоченного серебра - настоящий рыночный товар, несмотря на дощечку с готическими инициалами Е.Г., неплохо вырезанными и позволявшими предполагать, что и вся отделка очень тщательна. Открывая шкатулку, Евгения испытала неожиданную и полную радость, которая заставляет девушек краснеть, вздрагивать, трепетать от удовольствия. Она взглянула на отца, словно желая спросить, можно ли ей принять подарок, и г-н Гранде сказал что-то вроде: “Возьми, дочь моя”, - с таким выражением, какое сделало бы честь иному актеру. Все трое Крюшо остолбенели, заметив радостный и оживленный взгляд, брошенный на Адольфа де Грассена наследницей, которой подарок показался неслыханным сокровищем.

Г-н де Грассен предложил Гранде щепотку табаку, сам захватил такую же, стряхнул пыль с ленточки Почетного легиона, красовавшейся в петлице его синего фрака, потом посмотрел на г-на Крюшо с торжествующим видом, казалось, говорившим: “Ну-ка, отбейте этакий удар!” Г-жа де Грассен с деланным простодушием насмешливой женщины взглянула на синие вазы с букетами Крюшо, как будто искала, где же их подарки. При создавшемся щекотливом положении аббат Крюшо предоставил обществу расположиться кружком перед камином, а сам прошелся вместе с Гранде по залу. Когда оба старика оказались в нише окна, наиболее отдаленной от Грассенов, священник сказал скряге на ухо:

– Эти люди швыряют деньги в окошко.

– Что ж такого, коли они попадают в мой подвал, - ответил старый винодел.

– Если б вам захотелось, вы бы вполне могли подарить дочери золотые ножницы, - промолвил аббат.

– Мои подарки получше ножниц, - ответил Гранде.

“Экий олух мой племянник!
– подумал аббат, глядя на председателя, растрепанные волосы которого делали еще более непривлекательной его смуглую физиономию.
– Неужели не мог он придумать какую-нибудь имеющую ценность безделушку!”

– Мы составим вам партию, госпожа Гранде, - сказала г-жа де Грассен.

– Но сегодня мы все в сборе, можно играть за двумя столами…

– Раз сегодня день рождения Евгении, играйте все вместе в лото, - сказал папаша Гранде, - в нем примут участие и эти двое детей.

Бывший бочар, никогда не игравший ни в какие игры, указал на дочь и на Адольфа.

– Ну, расставляй столы, Нанета.

– Мы вам поможем, мадемуазель Нанета, - весело сказала г-жа де Грассен, от всей души радуясь, что доставила радость Евгении.

– Никогда в жизни не была я так довольна, - сказала ей наследница.
– Нигде не видывала я такой прелести.

– Это Адольф привез из Парижа, сам выбрал, - шепнула ей на ухо г-жа де Грассен.

– Так, так, продолжай свое дело, интриганка проклятая!
– ворчал про себя председатель.
– Вот будет когда-нибудь у тебя или у супруга твоего судебное дело, так вряд ли оно удачно для вас повернется.

Нотариус сидел в углу и, со спокойным видом посматривая на аббата, думал:

“Пускай себе де Грассены хлопочут, - мое состояние вместе с состоянием брата и племянника доходит до миллиона ста тысяч франков. У де Грассенов самое большее - половина этого, да еще у них дочь. Пускай дарят что им угодно! И наследница и подарки - все будет наше”.