– На поездку в Индию характеристик не дали, – сказала беременная, а мрачный тип с челкой пояснил:

– Монголия является страной социалистического лагеря.

Исхудавший паренек показал мне крепкую палку, всю изрезанную зарубками.

– Шестьсот семьдесят дней, – сказал он. – Особенно трудно приходилось в Китае. Но мы в коммуне работали.

– Всех бы повесила! – закричала беременная.

– Василиса, Василиса, – стали уговаривать ее товарищи. – Где твое смирение?

– Нет, – сказала я. – В таком состоянии вам идти дальше нельзя. Вам не выдержать пути до Бенареса.

– А что делать? – пискнула бритая девица с плоской грудью. – Мы уже на грани истощения!

– Мне вредно питаться одними овощами, да еще немытыми! – поддержала ее беременная.

– Тогда послушайтесь моего совета. Следуйте за этим добрым буддийским монахом, который ведет вас к монастырю. Остановитесь в монастыре, поживите там, может, месяц, может, два. А там уж решайте. Возможно, кто-то захочет вернуться домой, а кто-то перейдет в буддизм.

– Только не это! – закричал длинноносый.

– А если не оставят? – пропищал исхудалый паренек.

– Оставят. – Я обратилась к монаху, который не поднимал на меня глаз, и с помощью Любы спросила, насколько добры и гостеприимны монахи монастыря в Линили. Монах ответил, что монастырь славится своей заботой о странниках, в нем можно будет жить в качестве помощников, собирать плоды в саду, чинить и мастерить – кто что может.

Это я перевела бывшим советским туристам, а ныне кришнаитам, ищущим Бенарес и, возможно, покойного гуру Наликанта Шастри.

Как вы, может быть, догадались, пока я разговаривала с советскими паломниками, у меня созрела идея.

– С вами пойдут еще шесть местных кришнаитов, – сказала я. – Вы включите их в свою гриппу.

– Еще чего не хватало! – возмутилась беременная, но длинноносый сообразил, что заинтересован в моей поддержке, и сказал:

– Если они наше жрать не будут, пускай идут. И пускай учтут, что язык общения – русский! Везде.

– Хорошо, – пообещала сообразительная Люба.

Она же и поскакала как серна к пещере, чтобы привести своих спутников.

К сожалению, я не могла дать им денег на дорогу, но предусмотрительная Не-лю взяла высыпавшиеся из мешочка рубины, так как правильно рассудила, что раз земные жители ценят эти блестящие камешки, значит, стоит ими запастись. Я же убедила По-иза и Любу проявлять в будущих сделках с рубинами крайнюю осторожность.

По моей подсказке пришельцы разделили между собой части одежды покойного Сато и раздетого Матура. Зрелище было странное, но именно эта нелепость в одеяниях примирила советских кришнаитов с пришельцами с планеты Дом. Склонному к пижонству Ут-бе-бе достался пиджак Матура, Не-лю взяла себе полушорты Сато, капитан натянул марлевые дхоти Матура, По-изу досталось его нижнее белье…

И когда я, стоя на склоне, смотрела на увеличившуюся группу, она показалась мне вполне гомогенным образованием, словно паломники топали вместе через весь Китай. Только потом я вспомнила о себе, но не было сил и отваги лезть в подземный ход и искать одежду на берегу озера, так что я ограничилась набедренной повязкой из рваного мешка.

Я прошла с паломниками три мили, что отделяли пещеру от военного лагеря.

По дороге мы говорили мало и тихо. Я предупредила советских друзей, что там сидят в засаде солдаты, которые вылавливают всех кришнаитов и отправляют на родину. Поэтому кришнаиты шли буквально на цыпочках.

А когда тропинка, миновав лагерь, свернула от реки, я попрощалась с пришельцами. Прощание получилось сдержанным, потому что я не знала, как у них на Доме прощаются сердечно. Я обещала приехать в монастырь и помочь им советом, но надеялась, что вместе с советскими друзьями они доберутся даже до Бенареса.

Потом я попрощалась с советскими друзьями и пожелала беременной Василисе замечательного сыночка, на что исхудавший юноша сказал, что он хотел бы девочку. Я не ожидала, что он и есть отец семейства, потому замолчала.

Длинная процессия малоодетых людей человек за человеком исчезала в банановых зарослях. Вдруг беременная Василиса, по-утиному переваливаясь, поспешила назад и сунула мне в руку какую-то палочку.

– Анита, – прошептала она. – товарищ Крашевская! Советский Союз в моем лице надеется на сознательность польских товарищей.

И засеменила следом за остальными, сверкая черными пятками.

Оказалось, что Василиса оставила мне туго скрученную полоску тонкой коры, на которой спичкой или палочкой было выдавлено: