Губы спеклись, и я не сразу, не с первой попытки сумела пролепетать единственное слово:

– Айон...

Он мгновенно вскинулся, словно и не провел столько часов в полнейшей неподвижности; а он ведь провел, иначе это не был бы Дарсан. Блеснули зеленые глаза, непривычно бледные и тусклые, лицо в слабых отблесках лент казалось исхудавшим до невозможности, а может и не казалось.

Я прикрыла тяжелые веки - не хотела видеть, не хотела помнить его потом таким. А ведь он, похоже, ненамного меня переживет... Не беда. Симбионты перерождаются из раза в раз, всегда одинаковые. Память хранит дракон, никакой человек такой груз информации просто не вынесет, но я слышала, что при желании он может и поделиться. И суждено ему меня помнить... А может, и не суждено. Не знаю. Не хочу об этом думать.

– Съерра, драгоценная моя, как ты? Можешь говорить?

Я открыла глаза и едва заметно качнула головой на подушке: нет, не могу.

– Хочешь чего-нибудь? Пить?

Повторяю движение.

Нет, я ничего не хочу. Мне даже не больно, вот странно. Должно быть, все еще действуют лекарства.

– Съерра...

Да, знаю, тяжело меня такой видеть. Не стоило тебе приходить.

– Тебе, наверное, лучше будет уснуть... Я не помешаю, клянусь. Спи, не бойся, ничто тебе не грозит пока я рядом. Никто и ничто.

Никто, да. И ничто.

Кроме смерти.

Проваливаясь в сон, я слышала его тихий голос, напевающий старую колыбельную.

В следующий раз, едва проснувшись, мне пришлось зажмуриться от слишком яркого света. Ясно, день уже настал.

Коленопреклонная фигура никуда от кровати не делась, и, похоже, с места, за всю ночь, ни разу так и не сдвинулась.

Упорный...

Голова, тяжелая и пустая, поворачивалась с трудом, в затылке ныло. Ощущала я себя лишь немногим лучше, чем до операции... Еще этот соль-терро...

– Уходи.
– Голос мой прозвучал отчужденно и сипло.

Мужчина поднялся на ноги, но и не подумал двинуться с места. Покачивался с пятки на носок, разминая наверняка ужасно за ночь затекшие мышцы, но не ушел. Вместо этого я услышала:

– Они не пускали меня. Я пришел - а они меня не пускали.

Непроизвольно у меня вырвался стон, глухой и безнадежный. Весь мир издохнет на драконовом хребте, а Дарсан не изменится!

– Как ты вообще узнал?

Консорт виновато развел руками:

– Был рядом с Омаэлем, когда с ним связались целители. Знакомил Рагаррана и Амори. Твой помощник умный парень, он тут же все мне рассказал, я даже придушить его не успел. А эти и Истаб меня не пускали. К тебе не пускали!

– И правильно делали.

– Съерра!

– Своим присутствием ты не облегчаешь мне жизни.

– Они меня не пускали, драконы их раздери! Не пускали, не говорили что с тобой!
– Заорал он, заставив, сморщится от усилившейся головной боли.

– Не ори, а? Лучше позови Истаба.

Дарсан в два шага оказался рядом, наклонился и, в нарушение всех существующих правил поведения, прислонился своим лбом к моему. Зеленые глаза в упор смотрели в мои, я видела в них, хоть и не хотела видеть, столь много необъяснимого и неясного, и в то же время простого и понятного, и еще древнего - как сам мир...

– Съерра что с тобой?

О, со мной все просто отлично. Только ради развлечения я здесь валяюсь, а полутруп изображаю из любви к искусству! Бездна, какой же он иногда... неумный!

– Позови... Истаба.

– Vienn natoel"е, милая, у меня такое чувство, будто я тебя теряю. Совсем теряю, навсегда.

Не зря, ох не зря, про симбионтов говорят, что лучше бы с ними не связываться. Ничего от них не утаишь, ничего не спрячешь, не дракон, так соль-терро увидят твою тайну, разглядят под сотней шелковых слоев ткани, призванной те укрыть. Увидят и поймут.

Так как же вышло, Дарсан, что ты ничего не видишь? Чувствуешь, мечешься, бесишься - и не видишь. Не видишь такого очевидного, ведь кому как не тебе наперечет знать все мои маски?

И ты не прочтешь этого в моих глазах, даже если я захочу. Ты так сильно любишь, что мысль о возможной потере не придет тебе в голову, ты сам ее не пустишь, сам выкинешь за порог, и запрешь двери на девять засовов; твоя душа спаянная с душой дракона, она слишком боится остаться без моей, увы, обреченной.

Поэтому я нашла в себе силы улыбнуться, поднять тяжеленную руку и погладить его колючую, от пробившейся щетины, щеку онемевшими пальцами.

– Дарсан, все хорошо. Мой ментакристалл больше мне не подходил и его удалили. Все хорошо.