Шрифт:
Никто с тех пор не смел поднять плиту, закрывающую эту груду костей.
Множество легенд окутывало этот оплот мавров – и покуда стояла проклятая башня, каждый христианин, завидев ее силуэт, трижды осенял себя крестным знамением. Назло векам и людям долго высилась она посреди католической страны как символ мощи ислама.
Ко времени действия нашего повествования часть укреплений и зданий уже обрушилась; их обломки лежали в долине. Незыблемой оставалась лишь башня – и те покои, что примыкали к ее гранитным стенам. В башне же было немало просторных комнат. И они не пустовали.
Да, уже два года там жил неизвестный старец – человеческая руина в руинах времени…
Никто не помешал ему поселиться здесь – ведь никто не стремился предъявить своих прав на это мрачное жилище. Но говорили, будто он продал душу дьяволу и когда-нибудь сгинет в серном пламени вместе с замком…
Никто не знал, откуда он; у него не было ни родных, ни друзей; он никогда ни с кем не разговаривал и никому не назвал даже своего имени. Все его сторонились и никому не было до него никакого дела.
Иногда его худую фигуру замечали на стене замка, иногда видели, как он поднимается на вершину башни и часами сидит, глядя на звезды. Все думали, что в это время он занимается ворожбой, – и старались не попадаться ему на глаза.
Никто не знал, как и на что он живет; никто никогда не видел, чтобы кто-то приходил к нему в развалины. Лишь иногда, редкими лунными вечерами рядом с ним появлялась девушка-цыганка, но никто не имел представления, как она туда пробирается и куда потом исчезает.
Старик и девушка размахивали руками, указывали на созвездия, поворачивались то на запад, то на восток…
Все добрые женщины были убеждены, что цыганка колдунья. Не дай Бог повстречаться с ней!
Разные слухи ходили про старика с девочкой: говорили о тайных оргиях, о яде, о немыслимых чародействах. Кто бы ни умер в округе – хоть курица, хоть коза, – всегда обвиняли отшельника с Пенья дель Сид.
Долго так продолжаться не могло. Однажды женщины заставили своих мужей отправиться к башне и выгнать старого орла из горного гнезда.
Увидев толпу, старик ничуть не испугался. Долго крестьяне колотили в трухлявую дверь рукоятками кинжалов, кулаками и ногами. Наконец перед ними предстал безоружный седовласый старец горделивой и благородной наружности.
Он указал рукой на их деревни и сказал:
– Разойдитесь по домам и не беспокойте человека, живущего славой своих прошлых дел и тоской по разбитой жизни. Уходите отсюда!
Чтобы подать пример, он сам повернулся к ним спиной и, не закрывая двери, спокойно поднялся к себе. Никто из охотников, вознамерившихся было поймать старого орла, не посмел переступить порога. Смущенные, даже пристыженные вернулись они домой. Любопытные женщины забросали их вопросами. Старший из мужчин ответил за всех:
– Оставьте этого человека в покое. Забудем о нем.
Старец из развалин, против которого замышлялась эта маленькая неудачная экспедиция, был испанским грандом и звался доном Педро Гомес-и-Карвахал де Валедира. По женской линии он происходил от Ибн-Ахмара – Красного человека, который был халифом в Андалусии около 1240 года.
Где только не воевал дон Педро! На его теле было больше шрамов, чем он прожил лет.
Шпага его была одной из самых грозных в Испании; не менее острым был и его язык. Однажды за неосторожное слово Альберони изгнал из Мадрида этого человека, никогда не гнувшего спины перед сильными мира сего. Министр конфисковал его земли, лишил всего имущества, попытался даже опорочить его имя и поставить под сомнение его славу.
Но дон Педро сохранил уважение равных себе – и с высоко поднятой головой удалился в изгнание, обосновавшись на единственном клочке земли, который у него позабыли отнять, – в развалинах Пенья дель Сид.
Девушка, навещавшая его, была его дочерью, плодом любви к одной цыганке из Шотландии. Малышка долго странствовала вместе с матерью, пока та не уснула вечным сном в гроте близ кратера горы Баладрон. В наследство дочери она оставила свою красоту, свое золотое колечко и свою тайну – имя отца девушки.
Эта девушка была Марикитой. Той самой Марикитой, что держала факел в ущелье Панкорбо; той, что потом всю неделю провела вместе с Лагардером; той, которую Шаверни повстречал по дороге из Сеговии.
Пока ее отец был богат и почти всесилен, она не спешила встретиться с ним – ей было довольно восторгаться им издали. Но, узнав, что он впал в немилость и живет в нищете, она разыскала его и, показав материнское колечко, открыла свою тайну.
Оба не колебались ни минуты: отец раскрыл объятия, дочь прижалась к его груди.