Шрифт:
— Они же не дураки!
— Да?
— Ну… не совсем дураки. Понимают же, что им тогда тоже влетит!
— Не дураки они, а свиньи, — вздохнул Ховрин. — Бросили тебя. А еще друзья…
— Там… только один друг был. Остальные так…
— “Один” тоже свинья…
— Он просто растерялся, — защитил Оська Эдика. — Он же все равно уже ничего не мог, когда появились вы…
— Все равно свинья.
— Нет, — тихо сказал Оська. — Он мой друг.
— Ну… тебе виднее.
Въехали на Оськину улицу, на Вторую Оборонную. У арки Оська умоляюще сказал:
— Не надо во двор. Тут я сам…
— Ладно, гуляй…
Оська выбрался из кабины. Был уже совсем темный вечер, светил недалекий фонарь. Оська постоял переминаясь. Выговорил:
— Спасибо… Ховрин…
— На здоровье. Хотя не мне спасибо надо говорить, а маме моей Анне Матвеевне. Она с тобой возилась.
— Ну… ей тоже… — И Оська незаметно поежился, вспомнив нестерпимую ванну.
— Передам. Ладно, шагай… сын капитана Чалки. Кстати, мой адрес: улица Старых Партизан, три, квартира семь. Будет нужда, приходи.
— Это… за линейкой, что ли?
— А хотя бы. Но не только. Можешь и вообще…
И уехал.
2
Мамы еще не было дома. Анка спросила:
— Ты что такой вяленый? Даже зеленый.
— Не знаю. Голова что-то кружится.
— Небось, опять с Тюриным полдня сидели за компьютером.
— Сидели…
Вот и все.
Утром в школе Эдька начал, конечно, подъезжать:
— Ну, куда он тебя увез? Что там было?
— Что было, то и было… Не бойся, никого я не назвал. Да он и не спрашивал.
— А кто это такой?
— Знакомый один, — соврал Оська. И добавил: — Журналист.
— А он твоей мамаше не настучит?
— Он не такой… А про вас он сказал, что вы свиньи.
Эдька не стал спорить:
— Мы перетрухнули… Ну, а что было делать-то? Он тебя хвать — и в машину. Мы подумали: раз увез, поможет…
Когда шли домой, Оська сумрачно сказал:
— Ты вот что. Кончай это дело навсегда. А то… я тебе морду набью.
Эдька, который в шуточной борьбе укладывал Оську одной рукой, покладисто вздохнул:
— Ладно, завяжу. Не бей мне морду.
— И остальным скажи…
— С ними сложнее. Я им не указ.
— Сдохнут ведь однажды…
Эдик Тюрин опять стал самим собой.
— Теленочек ты, Ося. Просто ты перебрал дозу, вот и скрутился. А вообще-то от этого не сдыхают, а наоборот, имеют удовольствие.
Оську опять передернуло:
— Погань такая…
Эдька вздохнул рассудительно:
— Поганое и приятное в жизни всегда рядом. Погляди вокруг.
— Врать-то — не узлы вязать…
— Ты, Осик, еще маленький. Не вырос из юнмаринки.
Оська поморгал:
— Ну и… не вырос. И не хочу… А ты, что ли, вырос? Подумаешь, дожил до двенадцати!
— Да я про нее в переносном смысле.
— В каком переносном?
— Про твое отношение к жизни. Про психологию…
Надо же!
— Ты хоть знаешь, что такое психология? Ты же не читаешь ничего! А в твоем компьютере про это нет!
— В компьютере нет, а в телевизоре есть. Надо чаще смотреть. Телевизор — современный источник знаний. А ты все еще живешь во времена Жюль Верна.
— Тоже в переносном смысле?
— Во всяком… Тогда детки до пятнадцати лет ходили в матросских костюмчиках и слушались воспитательниц…
— Или командовали кораблями, — вспомнил Оська Дика Сэнда и бригантину “Пилигрим” (возможно, она похожа была на “Мальчика”).
— Знаю, кино смотрел. Это исключение… А сейчас тем, кому четырнадцать, паспорта дают. И даже разрешают жениться, по новому закону.
Оська на ходу отступил в сторону, смерил друга взглядом.
— Тебе вроде бы еще не четырнадцать. И жених из тебя, как… из канарейки страус.
Эдька не обиделся и сейчас.
— Нынче все ускоряется. Два года — это один момент.
— Ну и женись, дубина, если приспичило. Только не говори папочке. А то он тебя женит, как тогда… за подглядывание в девчоночьей раздевалке.