Она сошла на остановке у церкви святого Лаврентия и пешком отправилась в предместье Сен-Мартен. Прогулявшись на свежем воздухе, Леокадия почувствовала себя значительно лучше, но смысла в записке по-прежнему не находила. По дороге укротительница все время повторяла:

– Мой сын! Мой сын! Откуда она взяла, что у меня есть сын? Вообще-то она казалась мне в здравом уме... Ничего не понимаю... Хотя я слышала, что сумасшедшие часто рассуждают, словно какие-то философы. Пожалуй, у Флоретты два бзика: первый – что Реми д'Аркс был ее братом, а второй – что у меня есть сын. Короче говоря, ее брат и мой сын – плод больного воображения несчастной девочки.

Проходя мимо освещенных лавок, Леокадия несколько раз подходила к окнам, чтобы еще раз прочитать записку.

Она крутила ее и так и сяк, пытаясь найти ключ к этой тайне.

Вдова была почти уверена, что ее сын – действительно плод расстроенного воображения Валентины, однако это «почти» все же беспокоило ее.

«А вдруг за этим что-то кроется?» – спрашивала себя мамаша Лео.

Она уже дошла до улицы Рамбюто, когда вдруг внезапная мысль осенила ее. Она остановилась и пристально еще раз рассмотрела записку.

– Мой сын! – воскликнула укротительница уже, наверное, раз в двадцатый, однако теперь ее тон был совершенно иным.

– Мой сын! – повторила она, хлопнув в ладоши. – Черт побери, ну и дура же я! Как же я сразу не догадалась!

Несмотря на то, что весила мамаша Лео немало, она подпрыгнула, как козочка, и со всех ног бросилась к своему балагану, который был уже совсем близко.

– Почему же я не догадалась, кого Флоретта назвала моим сыном? Уверена, нас с ним хорошо примут!

У двери балагана укротительница обнаружила верного Эшалота, который спал, прислонившись к косяку. На его коленях покоился юный Саладен.

– Эй! Дурак, что ты здесь делаешь? Ребенка простудишь! – возмутилась мамаша Лео.

Эшалот тут же проснулся. На его лице засияла радостная улыбка.

– Ах, хозяйка, наконец-то вы вернулись! – воскликнул он. – Слава Богу! Я уж и не надеялся увидеть вас на этом свете.

– Почему это? – удивилась укротительница.

– Потому что человека, который назвал себя Констансом, на самом деле зовут Приятель-Тулонец!

– Надо же! – произнесла Леокадия. – А я думала, что это барон де ля Перьер!

– Я никогда не слышал этого имени, – сообщил Эшалот.

– Почему же ты тогда сразу меня не предупредил? – спросила Леокадия.

– Потому что если бы он понял, что я узнал его и сообщил об этом вам, опасность стала бы еще больше, – резонно ответил Эшалот.

Укротительница дружески похлопала его по плечу.

– А ты умнее, чем я думала, – усмехнулась она. – Похоже, ты видишь дальше кончика своего носа...

– Хозяйка, когда речь идет о вас... – с чувством произнес Эшалот. – Понимаете, когда я увидел, что вы уходите с этим бандитом...

– Прослушай, дружище, в своей жизни я видела много бандитов! – перебила его мамаша Лео, которой завладело лихорадочное оживление. – Ах, гром и молния, как говорят в моем родном Сен-Бреке! Я видела мерзавцев всех мастей. А когда я состарюсь – если, конечно, доживу до старости, – я буду рассказывать, что однажды оказалась прямо в логове Черных Мантий, как Даниил в яме со львами!

От изумления Эшалот разинул рот.

– Принцы, полковники, бароны, – продолжала Леокадия, – короче, сливки общества! Адвокаты, врачи...

– И вы вырвались из их когтей, – пролепетал Эшалот. Подбоченившись, укротительница гордо заявила:

– Мы стали приятелями. Я их ловко обманула, хотя они хитры, как черти. Закрой дверь и иди спать. Завтра будет день, как говорится в их пароле!

Тем же вечером, часов в одиннадцать, по бульвару Тампль ехали две кареты. На бульваре было очень многолюдно. Особенно много народу было возле театров. Кареты остановились на углу Фоссе-дю-Тампль, у самого Галиота. В то время там жались друг к другу лачуги и жалкие трущобы, а теперь на этом месте возвышается «Цирк Наполеона».

Из каждой кареты вышло по два человека. Они пошли по улице Бас, а затем свернули в переулок От-Мулен, называемый местными жителями Дорогой Влюбленных. Дорога Влюбленных вела к кабачку «Срезанный колос».

Однако эти четверо, по всей видимости, не собирались туда заходить: они прошли мимо стеклянной двери кабачка и свернули в тупик, ведущий налево.

В конце этого тупика располагалась дверь. В нее-то и вошла таинственная четверка.

Тем временем в «Срезанном колосе» царило шумное веселье.