Его молитва шла прямо из глубины сердца, измученного тяжкой неволей, нищетой, голодом. С детской верой в доброту и всемогущество господа дядя Максим молился не за царя-батюшку, не о покорении крамолы под нози его, а как раз наоборот — о победе народа над царем-иродом, о свободе и лучшей доле.

Старик с трудом оторвался от пола, кряхтя разогнул спину и совсем уж запросто заговорил с богом:

— Худо нам будет, господи, если он победит, царь-то… Изверг он и кровопивец. Народу враг и погубитель… Помоги нам, господи! Защити покровом своим, мать пресвятая богородица… Никола-угодник… святые мученики…

И снова мохнатая тень человека распростерлась на полу рядом со мной, глухо стукнув лбом в пол. Он еще долго лежал неподвижно, невнятно шептал свои молитвы, тяжко вздыхал, а быть может и плакал…

Дальше я уже ничего не слышал и незаметно заснул, словно накрытый теплой волной.

Но и во сне мне чудилось, что дядя Максим продолжает молиться и стучать головой в пол. Лицо его странно темнело, черным жгутом сдвигались брови, глаза пылали. Пальцы правой руки вместо креста сжимались в кулак и угрожающе поднимались над взлохмаченной головой…

Рано утром я проснулся под звон колоколов. Странно — что за праздник сегодня? Но, вспомнив вчерашние события, быстро вскочил на ноги и оделся.

С улицы доносились отдаленный звон колоколов и непонятная трескотня.

В комнате было уже светло. Сидя на сундуке, дядя Максим спокойно и обстоятельно чистил свою двустволку, как будто собирался на охоту по уткам. С серьезным лицом и нахмуренными бровями Мишка делал пыжи. Так же невозмутимо, как отец, Петр просматривал обоймы маузера — подсчитывал пули. Сережка успокаивал мать, которая в страхе суетилась по комнате, бросаясь то к мужу, то к сыновьям.

— Что ж теперь будет, дети мои?.. Максим Егорыч!.. Зачем вам эти пушки? Куда вас песет нелегкая? Слышите, что в городе делается?..

В самом деле, теперь уже отчетливо слышалась беспорядочная стрельба, изредка заглушаемая тяжелым уханием артиллерии.

— Убьют вас там! Сидите дома, — продолжала волноваться Арина Власовна, хватаясь за ружье дяди Максима.

— Отстань, Арина, не кудахтай, — отводя рукой жену, говорил дядя Максим. — Ничего страшного не случится: вишь, к утрене звонят, сегодня воскресенье.

Они оба перекрестились.

Я вспомнил ночную молитву дяди Максима и невольно улыбнулся. Усмехнулся и Петр, одеваясь.

— Ну, сыны, давай присядем, — сказал дядя Максим, усаживаясь к столу. — И ты, мать, сядь, как по закону полагается.

Все повиновались. На уголок скамейки присела и Арина Власовна, оглядывая свое семейство испуганными глазами.

Минуту помолчали.

— А теперь докладывай, кто куда, — сказал дядя Максим, беря в руки двустволку.

— Я должен к своей дружине пробраться, на завод, — первым ответил Петр, поднимаясь из-за стола.

— А я пойду к кушнаревцам. Здесь делать нечего, — весело сообщил Сережка, — там я сговорился.

Мишка бросился к брату:

— И я с Сережкой! Возьмешь, братень?

— Отстань, пострел! — оборвал его старик. — Никуда ты не пойдешь, будешь дома мать охранять.

— А ты, батя?

— Я — это само собой. Ты у меня разведчиком будешь.

— Разведчиком? — обрадовался Мишка. — Тогда остаюсь!

— Слетай на Триумфальную — и мигом обратно. Погляди, что там делается.

— Сей минутой! — Мишка моментально исчез, на ходу надевая шапку.

— Совсем сдурился, старый! — всплеснула руками Арина Власовна. — Куда ты послал ребенка? Зачем?

— Помолчи, Арина. Здесь пока тихо, а без дела Мишку не удержишь.

— Правильно, папаша, — согласился и Петр. — Мишук пусть останется при тебе. Неугомонный парнюга.

— Значит, пошли? — заторопился Сережка.

Отец сурово осадил его:

— Помолчи и слухай, когда старшие говорят.

Мне показалось, что и сам дядя Максим начинает волноваться.

— Вот что, сыны, — заговорил он тоном наставника. — Дело, кажись, идет не на шутку, большой бой будет. У них настоящее оружие, у нас пукалки, — он показал свою двустволку. — Вся надежда на солдат: чью они руку потянут, там и победа. Зря, стало быть, не храбрись, на рожон не лезь, из-за угла норови.

— Ты угадал, батя, так нам и комитет советует, — ответил Петр, вынимая из кармана такую же листовку, какую я получил от Веры Сергеевны. — Вот послушайте: «Пусть нашими крепостями будут проходные дворы и все места, из которых легко стрелять и легко уйти».

— Все это хорошо, Петруха, — перебил дядя Максим, — а все ж таки наше оружие супротив пулеметов и пушек дерьмо. Вся надежда на бога, — голос старика дрогнул. — Хоша вы в бога не верите, а он все равно будет с вами: где правда, там и бог.