Насытившись, я вновь тщательно привожу себя в порядок, умывшись и расчесав волосы до самого кончика хвоста. Потом, улегшись калачиком, замираю в ожидании Любимого. Палочки заостряют угол, приближая его появление.

В дверь звонят. Я знаю – это он, мой Любимый. Я готова кричать от восторга, но между нами существует еще одна, не столь значительная и все же существенная преграда. Необходимо во что бы то ни стало открыть железную дверь. Подпрыгнув, я повисаю на железной ручке. Под давлением моего веса защелка внутри лязгает, и я, не удержавшись, соскальзываю вниз. Но дело сделано – остается только распахнуть настежь железную махину, это должен совершить Любимый – у меня не хватит сил даже приоткрыть ее. Прекрасная, сильная мужская рука сметает последнюю преграду, и Любимый входит в квартиру.

— Радость моя, где ты? — он озирается по сторонам, не замечая меня. — Малышка, я пришел!

Мягко ступая, я приближаюсь к его ногам, трусь о них головой… О, ужас! Он зло отталкивает меня и идет в комнату. Это какое-то недоразумение, ошибка… Надо объяснить ему, все объяснить… Я бегу за Любимым и кричу, позабыв, что он не понимает моего языка, я кричу о том, что Малышка никогда не любила его, ходила на работу, где очень много других мужчин и всегда приносила на себе их запахи, кричу, что только я люблю его по-настоящему и только ему будет принадлежать моя жизнь… а он склоняется над Малышкой и тоже кричит, кричит жутким голосом. Я никогда не думала, что гладкокожие умеют так кричать. Он отрывает взгляд от мертвого тела, наши

взгляды встречаются, и я отчетливо понимаю – он никогда не любил меня, а теперь сулит мне смерть. Я выгибаюсь дугой, и волосы на моей спине встают дыбом. Сейчас или никогда… Он клал руку на мое тело, ласкал его, и вот, когда никто больше не разделяет нас, он хочет причинить мне боль, боль без любви. Я медленно отступаю в тень, готовясь к прыжку. Второй попытки у меня не будет, я это знаю наверняка…

Половину пути они обычно преодолевали вместе. Женщина, которой следовало сходить на четыре остановки раньше своей попутчицы. Продолжала рассказ, начатый еще на московском перроне:

— … в выходные дни их еще не хватились. Потом начали названивать и ему домой, и ей – безрезультатно. Тем временем, незаметно половина недели минула — милиция занялась этим вопросом только в среду. Причем, никто не знал дома ли они, или куда-то уехали. Где искать? В моргах их трупов не обнаружили, вот и оставалось гадать, что случилось. Может у парочки незапланированный медовый месяц, а ее едва ли не со служебными собаками разыскивают. Но тут соседи Ольги забеспокоились – кошка, мол, житья не дает, орет, как резаная часами, без перерыва. В общем, только, когда дверь взломали, все и выяснилось. Заходят – везде мебель раскидана,

переломана, а посреди комнаты два трупа лежат – его и ее. Их только по одежде смогли опознать – у обоих не было лиц…

— Не было лиц?!

— Кошка сожрала. Кстати, эта кошка, едва дверь взломали, пулей из квартиры выскочила. Первый момент внимания на ее бегство не обратили, а когда разобрались, кто виновник, уже поздно было – ее и след простыл. На кошку розыск не объявишь. Да… ведь я вам об этой кошке раньше рассказывала, около месяца назад. Помните, она еще дочь моей знакомой покусала?

— Так это она?

— Да, та самая, у которой никогда не было кота. Алиса…

— Как-как?

Электричка уже остановилась у платформы, и женщина, прервав рассказ, оставила свою спутницу, торопливо пробираясь к выходу.

— Алиса! — крикнула она вместо прощанья. — Ее зовут Алиса…

Дрогнув, вагоны начали набирать ход.

Чужая елка

Когда-то Дом был наш.

Старый, ветхий, переживший не одно поколение, он стоял в глубине сада, внимательно, из-за яблонь, следя за жизнью тихого городка. Дом многое видел, и многое вынес за свою жизнь, но все так же упрямо и крепко стоял на своем клочке земли. Он знал тайны жильцов, знал их привычки. Всю свою жизнь Дом ревностно оберегал маленький мирок, созданный не одним поколением.

И так, казалось, должно было продолжаться вечно.

Один весенний день стал днем предательства. Мы оставили Дом. Бросили навсегда. Бросили его комнаты с выцветшими обоями, пахнущий пылью чердак, старые корявые яблони под окнами… Расставаться с Домом было для нас тяжело и тогда, но лишь со временем, живя в бездушной и безликой квартире, мы почувствовали себя сиротами, особенно

я. Мне не хватало этой милой неторопливой жизни, запаха прелых листьев, скрипа ступенек.

Дом – мир детства, мир снов. Страна, куда нельзя вернуться.

И все же нам суждено было встретиться еще один раз. Почти через десять лет.

Дом встретил нас равнодушно, не напоминая о прошлом. Старых яблонь не стало, их место заняли опрятные, в белых чулочках деревца. А сам Дом стоял отремонтированный и неузнаваемый. Мы вошли в его чрево как чужие.

Новые жильцы радушны и почти искренни. Предновогодняя атмосфера делала их веселыми и беззаботными. Мы ходили по Дому, удивляясь, сколько нового и чужого, может появиться стоит только прежним хозяевам покинуть жилище. Иные люди – иной мир.