– Не только вдали от нас, но и вдали от своей родины! Подумали ли вы об этом, матушка?

– Я много думала об этом. Этого требуют наши интересы, и я объясню это Мари.

– Я слышу шаги в коридоре — это она.

Действительно, вошла Мари Будон. На ее выразительном лице читалось волнение, а взгляд ее был напряженнее и острее, чем обычно.

– Чего ты хочешь, Мари? — спросила ее графиня.

– Спросить вас о том, что вас удивит, — ответила Мари Будон с едва заметным трепетом в голосе.

– Говори.

– Я часто слышала от вас… — продолжала служанка взволнованным тоном, — я часто слышала от вас и от маркизы, вашей матушки, историю вашего рода, и история эта глубоко запала мне в душу, поскольку рядом с именами ваших предком всегда шло имя Будонов. Мой отец рассказывал мне о празднествах, браках и рождениях, свидетелем которым был он сам или же слышал о них от своего отца и деда. Он каждый раз с гордостью напоминал мне, что Будоны всегда оставались главными и первыми слугами. Словом, графиня, уже несколько столетий наша скромная фамилия связана с вашим родом. В этом-то и состоит благородство нашего происхождения, которым мы можем гордиться, потому что в длинном ряду слуг, наших предков, не найдется места ни низости, ни слабости, ни измене.

– Я давно все это знаю, — ответила графиня, которая не могла преодолеть легкого смущения, когда услышала подобные воспоминания.

– А как по-вашему, графиня, — продолжала Мари Будон, — оставалась ли я верна с тех самых пор, как служу вам, то есть с самого детства, тем чувствам, которые испытывали к вашему роду мои предки и которые переходили от отца к сыну?

– Без всякого сомнения, — сказала графиня, устремив на служанку изумленный взгляд. — Я даже могу сказать, что ты превзошла их всех и что в анналах нашего рода нет примера такой слепой и безграничной преданности, которую ты доказала нам. Однако хочу тебя спросить, что все это значит?

– Ровным счетом ничего, мне только хотелось услышать от вас это уверение до того, как я вас оставлю.

– Ты хочешь нас оставить?! — закричали в один голос графиня и госпожа Марселанж.

– Успокойтесь, ваше сиятельство, — с горечью произнесла Мари Будон. — Я вас оставлю не раньше, чем мы окажемся в Швейцарии, далеко от Пюи и Риома. Я сделаю это, чтобы избавить вас от всякого беспокойства.

При этих словах графиня вдруг вскочила в сильном волнении.

– Мари! — вскрикнула она, крепко сжимая руку служанки. — Мари, ты подслушивала нас!

– Нет, — ответила Мари Будон, освобождая свою руку. — Но я все слышала, все слышала… это произошло совершенно случайно. Я была в вашей комнате и… смотрите.

Она указала пальцем на потолок, где находился люк между этажами.

– Люк был открыт, — объяснила Мари Будон. — И я услышала свое имя… и все остальное.

Госпожа Негли опустилась на стул в глубоком смятении.

– Графиня, — сказала наконец Мари Будон, стараясь казаться спокойной. — Знаете ли вы что-нибудь трогательнее привязанности собаки к ее хозяину? Если хозяин прогонит ее, она все равно вернется к нему, если он несправедливо побьет ее, она ползает у его ног, умоляет и просит прощения. Несчастен ли он, голоден, презираем и отвергнут всеми, собака всегда с ним. Она разделяет его бедность, терпит с ним голод, следует за ним повсюду. Как бы жалок он ни был, пусть виновен в воровстве и даже в убийстве, на свете всегда есть существо, для которого он чист и свят, которое сохраняет ему неизменную верность, — это его собака. Этот хозяин хоть и может совершить преступление, но он никогда не расстанется с верным псом, который видит в преступнике только любимого хозяина и будет защищать его даже ценой собственной жизни. Хозяин никогда не расстанется с ним, а вы, графиня, хотите это сделать!

Эти слова совершенно выбили графиню из колеи. Когда Мари Будон закончила, госпожа даже не знала, что ей ответить: надменная графиня ла Рош-Негли испытывала чувство стыда перед своей служанкой!

– Послушай, Мари, — сказала она наконец тихим голосом, — я была не права и прошу тебя остаться.

– Это невозможно, ваше сиятельство, — ответила Мари Будон печально и твердо. — Я уже не та верная служанка, которой вы полностью доверяли, а вы уже не та уважаемая хозяйка, за которую я не колеблясь дала бы изрубить себя на куски.

– Мари! — вскрикнула госпожа Марселанж умоляющим тоном.

– Ваше сиятельство, я сейчас уложу вещи и поеду завтра с вами в Швейцарию, — сказала Мари Будон. — Вы меня оставите там, где вам угодно, и клянусь вам, я всегда стану хранить молчание.

Она медленно удалилась, оставив обеих дам, пораженных этим последним ударом. Что с ними будет без Мари Будон? Без этой верной, бдительной и неустрашимой собаки, постоянно готовой напасть на тех, кто им угрожал? Когда уедет Мари Будон, их домом овладеют пустота, холод и мрак. Вот что говорили себе эти женщины, вдруг впавшие в уныние и видевшие в отъезде служанки зловещее предзнаменование.

Утром 22 августа 1842 года Риом наполнился приезжими, желавшими присутствовать на процессе, о котором повсюду так много говорили. Трагедия в Шамбла была окружена такой таинственностью и таким количеством сплетен, пересудов и кривотолков, что дело это приняло исключительные масштабы. Арзак, уличенный в лжесвидетельстве и приговоренный к десяти годам, множество подкупленных и запуганных свидетелей, подсудимый, которому открыто покровительствовали жена и теща жертвы, предположения о постыдной близости как о вероятной причине преступления, близости, о которой дотоле лишь намеками упоминалось в судебных слушаниях и которая теперь могла быть доказана, — все это привлекло в Риом столько народа, что в гостиницах и на постоялых дворах не осталось свободных мест.