В.: Но не слышали ли вы о ней? Не старались ли вы о ней что-либо разузнать и не разузнали ли?

О.: Нет.

БАК: Сколько времени прошло с тех пор, как вы видели ее в последний раз?

О.: Шесть недель. Я была на водах в Э. и оставила ее там.

В.: Как! Вы оставили эту женщину, которая так долго служила вам, которая сопровождала вас в долгом путешествии, вы оставили ее в далекой чужой стране?

О.: Она сама захотела там остаться.

В.: И вы согласились оставить ее в чужой стране и больше о ней не заботитесь?

О.: Ей очень понравилась та страна.

В.: И эта женщина, которая до тех пор так верно служила вам, позволила, чтобы вы вернулись без прислуги?

О.: Я вам говорю, что она сама захотела остаться.

В.: Но это невероятно, любовь наших крестьян к своим горам общеизвестна: не найдется никого, кто согласился бы остаться один за границей.

О.: Она так захотела.

В.: И вы согласились, хотя очень хорошо знали, что она должна явиться в суд и что ее показания так важны?

О.: Я не имела никакого права принуждать ее.

Невозможно передать, в какое изумление пришла публика, услышав это в высшей степени странное заявление, за которым явно скрывалась какая-то страшная тайна. Суд, как и публика, был также безмерно удивлен. Председатель печально проводил глазами госпожу Марселанж, которая в мертвой тишине медленно вернулась на свое место.

Бак сел в кресло. На его лице читалось плохо скрытое недоумение. Воцарилось зловещее молчание. Атмосфера в зале накалена до предела, вот-вот грянет буря. Бак вдруг вскочил, и весь зал ахнул. Его взгляд вспыхнул решимостью взять верх над этими высокомерными женщинами и вырвать у них тайну.

– Можете ли вы сказать, какое чувство побудило вас отослать от себя вашу служанку? — спросил он госпожу Марселанж.

Отвечала не госпожа Марселанж; графиня ла Рош-Негли поняла, какая опасность угрожает им в эту минуту; она знает человека, затеявшего с ними поединок. Она почувствовала, что настал тот час, когда кто-то восторжествует — она или ее противники, и сказала сама себе: «Я восторжествую!» При словах адвоката она обернулась, смерила его надменным взглядом и, презрительно подперев голову рукой, ответила:

– Разве по чувству отсылают своих слуг?

В.: Можете ли вы объяснить, какая причина заставила вашу дочь оставить ее служанку в Швейцарии?

ГРАФИНЯ (со сдерживаемым нетерпением): Оставить ее в Швейцарии! Эта служанка оставила нас для того, чтобы находиться рядом со своей больною матерью, которая вскоре умерла. Она осталась в Швейцарии потому, что заболела от горя.

В.: Ее здоровье было расстроено?

О.: Да, расстроено.

В.: И вы оставили ее там без средств? Какие же важные причины удерживали ее там без всяких средств?

О.: Она искала там душевного спокойствия.

После этого ответа по залу пронесся ропот. Председатель прервал затянувшееся молчание, спросив взволнованным голосом:

В.: На какие же средства эта женщина живет за границей?

О.: Я думаю, что ее характер заставит всех уважать ее.

В.: Но уважение ничему не служит, когда нечем жить. Вы оставили ей деньги или посылали их ей?

О.: Она пользуется там уважением и будет работать.

В.: Но она больна. (Настойчиво.) Вы ей оставили или послали деньги?

О.: Нет, не оставляла и не посылала.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Довольно! Ваши ответы оценены по достоинству.

ГРАФИНЯ: Пусть так.

БАК: Есть один вопрос, который я не смел задать матери. Но как ни тягостна моя обязанность, я должен задать его вам. Когда умер ваш внук, не сказала ли ваша дочь: «Хорошо, что он умер, он был бы так дурно воспитан!»

ГРАФИНЯ: Не думаю.

БАК: Аббат Поль засвидетельствовал это суду.

ГРАФИНЯ: Аббат Поль… А!

БАК: Позвольте задать еще один прискорбный вопрос. Известно вам, что ваш зять думал, будто его жена отравила своих детей?