Боканов и Зорин остановились около перил лестницы на площадке фойе.

— Сергей Павлович! Мы из них, знаешь, каких коммунистов воспитаем? — негромко произнес Зорин, и его большое, суровое лицо преобразилось. — Ленин о таких в двадцатом году говорил!..

Они помолчали, думая об одном и том же — о будущем. Потом Зорин, словно одергивая себя и не желая поддаться размягчающей мечтательности, добавил:

— Но для этого надо работать очень много и очень вдумчиво!

Майор Тутукин быстрым, легким шагом спускался по лестнице училища. Труба только что возвестила окончание первого урока. Двери классов распахнулись, и коридоры наполнились топотом ног, детскими голосами, мельканием алых погон.

Увидев офицера, суворовцы останавливались на бегу, прижимали локти к туловищу и, поворачивая голову в сторону майора, звонко отбивали шаг по плитам гулкого коридора. Это они называли «рубить строевым» и считали особым военным шиком. Миновав офицера, ребята опять пускались в бег. Тутукин, отвечая на приветствия, думал удовлетворенно: «У Русанова нет такой четкости».

Один малыш поздно заметил майора и, растерявшись, невольно воскликнул:

— Ой, здравия желаю!

Тутукин неодобрительно посмотрел на него сквозь очки и прошел дальше, не ответив на приветствие. В зале своей роты Тутукин вошел в толпу почтительно расступившихся ребят. Он внимательно оглядел их и, хмурясь, проговорил:

— Я вижу, некоторые из вас уже успели сбить каблуки.

Те, кто чувствовал за собой вину, на всякий случай отступили в задний ряд.

— Вы посмотрите, — офицер сделал руками такое движение, словно раздвигал круг детей, — посмотрите, как аккуратно ношу я вещи. Этот китель мне сшили в армии два года назад, а он новехонький, не то, что гимнастерки у некоторых, — майор покосился на Авилкина.

Ребята оглядели китель Тутукина, плотно облегавший выпуклую, как у голубя, грудь командира роты, и, видно, остались довольны осмотром.

— Или, вот сапоги, — мне их выдали в армии тоже два года назад, а они целехоньки.

— Да еще как блестят! — восхищенно воскликнул Дадико, стоявший ближе других к майору.

— Да еще и блестят! — подтвердил майор.

Медленно, словно котята у мышиной норы, ребята стали ходить вокруг, выискивая хоть какой-нибудь изъян.

— Разрешите обратиться, товарищ майор, — сказал, наконец, Павлик Авилкин.

— Пожалуйста.

Указывая на очки майора с надломленным, но старательно перевязанным суровой ниткой ушком, Павлик спросил таким тоном, каким обычно произносят: «Ага, попался!»:

— А очки вам в каком году выдали?

Майор не успел ответить, потому что в это время к нему подошел старшина роты и, нарушив, к удивлению ребят, субординацию, прошептал что-то на ухо Тутукину. Командир роты побледнел и тихо спросил старшину:

— Когда?

— После завтрака, — ответил старшина, и они вместе пошли в ротную канцелярию.

Там старшина виновато сказал:

— Не ожидал от них этого, товарищ майор.

— Так Гурыба и Самсонов?

— Так точно, Гурыба и Самсонов! И куда они могли сбежать?

Тутукину почему-то припомнилась сцена, которую он видел в коридоре училища на днях. Максим стоял на плечах Самсонова и старательно вписывал запятую в плакат, хотя никакой нужды в запятой не было.

Офицер посмотрел в окно. На плацу училища суворовцы обучались верховой езде. Теперь Русанов наверняка будет объяснять этот побег порочностью педагогической системы командира пятой роты!

Тутукин хотел было вызвать капитана Беседу, у которого сегодня был выходной день, но раздумал и повернулся к старшине:

— Немедленно возьмите коня и отправляйтесь на поиски. Без детей не возвращайтесь! — строго приказал он.

Старшина ушел. Майор, нервничая, ходил по комнате. Может быть, он действительно погорячился позавчера и поступил необдуманно?

Малыши из отделения капитана Беседы в воскресенье затеяли игру в «Сталинград». Они забаррикадировали класс и отбивали атаки трех остальных отделений роты. Бумажные шарики, пущенные из рогаток, жужжали, как шмели, бой то и дело переходил в рукопашную схватку. Но все атаки были отбиты, и «войска» от обороны перешли в наступление.

Руководил обороной Каменюка, начальником штаба был Максим Гурыба, а Самсонов — ординарцем. Когда наступило затишье, Артем Каменюка выстроил «батальон». К своей фуражке он прикрепил бронзовый листок от старого канделябра, через плечо перебросил полотенце, завязав его узлом на бедре, и стал выдавать картонные медали «За оборону четвертого отделения». Каждому награжденному Артем проникновенно пожимал руку. Особые знаки «За исключительную храбрость» были вручены Самсонову и Гурыбе, у которого на носу красовалась свежая ссадина. В это время и появился гневный Тутукин.