На этот раз, незадолго до Первого мая, в училище приехал от главного инспектора сухопутных войск розовощекий, с седыми висками, быстрый в движениях генерал и прибавил изрядно хлопот к предпраздничным приготовлениям. Своих помощников он разослал по ротам, на склады, в санчасть и на кухню. Приказал им проверить, как знают офицеры училища стрелковое оружие, а сам в первый же день приезда побывал на уроках Гаршева, Веденкина и Боканова.

Темой урока Сергея Павловича был «Пистолет-пулемет Шпагина». Боканов начал с рассказа о подвигах красноармейцев-автоматчиков на фронте, потом вывесил на доске схему «ППШ», разобрал и собрал автомат и заставил каждого воспитанника сделать то же.

Приезжий генерал вместе с ребятами подошел к столу, где лежали части разобранного автомата.

Спрашивал Снопкова, показывая на амортизатор, на прицел:

— А это для чего? А это? — и удовлетворенно кивал головой при ответах.

Потом тихонько, бочком, придвинулся к боевому листку, висящему в простенке между окнами, надел очки, стал читать:

— Ишь, ты, ишь, ты, — чуть слышно бормотал генерал. Начал рассматривать рисунок: мальчишка в форме суворовца ковыляет на костылях, похожих на четверки. Подпись: «Пашков» — и пояснение: «У нас в стране, кто может дать пять, не довольствуется четырьмя». А рядом другой рисунок: Лыков выменивает у малышей на пончики книжки, принадлежащие отделению, и надпись: «Позор! Береги честь смолоду, товарищ Лыков».

После уроков генерал остался в отделении, расспрашивал ребят, как живут, чем интересуются.

Он пробыл в училище около недели, а уезжая, собрал всех офицеров, поделился своими впечатлениями.

— На днях суворовец старшей роты, которого я вызвал на откровенность, сказал мне: «Товарищ генерал, любому человеку давай каждый день и утром, и в обед, и вечером блины с медом, так он неделю, может быть, и будет доволен, а потом взмолится: „Дайте хоть разок перловую кашу!“» И мальчик, пожалуй, прав, товарищи! У вас день предыдущий слишком похож на последующий, а все однообразные формы работы, порой хоть и с медом, — но блины, блины, блины, и на языке вашем именуются казенно-сухо — «меропри-я-ти-я». Все по расписанию, все готовое, только глотай с точностью приема лекарства. Овечья добродетель! Не поймите меня, что я выступаю против строгого распорядка. Отнюдь нет! Но ищите неизбитые формы работы. Часть поступков — старших суворовцев особенно — должна идти не от расписания, а от собственного желания. Пусть воспитатель отделения первой роты реже бывает в классе, пусть его воспитанники занимаются в более поздние часы, чаще сидят в читальном зале… Приготовил уроки — располагай своим временем, как хочешь. Старшие должны иметь больше прав, больше доверия, и тогда к ним можно предъявить повышенные требования! Подумайте над этим, товарищи, — как-то очень просто, не по-инспекторски, сказал генерал.

— И еще одно замечание о вашей работе. Не мне, солдату, учить вас, педагогов, что в развитии личности первостепенную роль должен сыграть физический труд. Не белоручек, не барчуков готовим мы. Наши офицеры — сыны трудового народа, и они должны знать цену труду и хлебу. Пусть это будет работа в столярной мастерской, пилка дров, уборка класса, уход за конем, благоустройство физкультурной площадки или катка, работа в саду, — все это повысит самоуважение суворовцев, облагородит их, привьет любовь к людям труда и даст нам в руки сильное средство педагогического воздействия. У суворовцев должна быть не только золотая голова, но и золотые руки… Вы согласны со мной?

Он обвел глазами офицеров и улыбнулся, поняв по их молчаливому вниманию, что они разделяют его взгляды.

Первое мая…

К десяти часам утра на стадионе, украшенном флагами и высокой аркой в зелени и цветах, выстроились все роты. Весеннее солнце слепит глаза, ярко освещает белоснежные гимнастерки ребят, впервые снявших сегодня черную, зимнюю форму. На груди офицеров сверкают ордена и медали. Праздничная приподнятость чувствуется в пожатии рук, улыбках, не сходящих с губ, в игре солнечных зайчиков на пуговицах. Слово «Победа» еще не произнесено, но оно уже витает где-то рядом…

Без десяти десять полковник Ломжин принял рапорт у дежурного по училищу майора Тутукина. Голос майора подхватывает эхо за стадионом. Из первой роты отделился знаменный взвод и направился к штабу училища. Гурыба ущипнул Самсонова за локоть.

— Генерал опоздает! — прошептал он.

— Ну, сказал! — Самсонов недоверчиво мотнул головой и снял перчатку, в которой с непривычки руке было неловко.

— Опоздает! Машины-то его еще нет, — настаивал Максим.

— Спорим! — предложил Самсонов, готовый спорить по любому случаю.

— На что?

— Если не опоздает, ты мне марку дашь, треугольную, с жирафом, а если опоздает, я тебе…

— Открытку «Чапаев в бою», — скороговоркой докончил Гурыба.

— Разговоры в строю! — раздался голос офицера, и они замолчали. Недалеко от Самсонова стоял Голиков.

— Голиков, который час? — прошептал Самсонов.

Голиков сделал вид, что не слышит.