Перстень на безымянном пальце с продолговатым, граненым рубином сверкнул красным лучиком, и Таня, остро жалевшая отца, вдруг вспомнила о письме. На том конверте нарисован тоже какой-то драгоценный камень.

— Мама, тебе письмо в ящике лежало. Я забыла…

Взяв письмо и взглянув на обратный адрес, Зинаида Аркадьевна болезненно улыбнулась:

— От Нины. — И вздохнула: — Прямо и читать страшно… — Не распечатывая, она положила письмо рядом и принялась за еду. — Виктор, помнишь, в ноябре прошлого года Ивану снова операцию делали. Это ведь третья операция. Совсем изрезали. Ох, мученик! И никаких результатов. Врачи так и сказали: вряд ли что можно сделать… Неужели — конец?

— Досталось бедняге, — в свою очередь вздохнул Виктор Викторович. — Могучий мужик был… Ну, почитай, что там?..

Дядю Ваню Владик помнил смутно. Густые усы помнил, улыбку и белые зубы. И как подкидывал его высоко, к самому потолку. Владик тогда не боялся. А мама боялась, кричала дяде Ване: «Перестань, дуралей! Ребенка сломаешь!»

И вот четыре года тому назад дядя Ваня попал в аварию. С тех пор лежит. Мама сказала: «Конец». Это что, умер?.. Но нет, по маминому лицу не похоже. Вот даже улыбнулась.

— Ну? — спросил Виктор Викторович.

— Растет наша Нинка! — складывая письмо, с преувеличенной радостью сказала Зинаида Аркадьевна. — Старшим контрольным мастером цеха назначили.

— А Иван-то как?

— Да ничего, по-прежнему. Лежит… Это что же, старший контрольный мастер цеха — инженерная должность?

— По всей вероятности…

— Поглядим, поглядим, какая она стала инженерша. В командировку сюда посылают ее, на завод… Смотри-ка, вся в работу, значит, ушла. Хотя оно и понятно: личной-то жизни нет. За детьми мать приглядит. Да и заработать надо. Все самой. От Ивана какой прок — одна пенсия. А так… полный инвалид. Только и осталось, что название — человек. Четыре года лежит. Даже представить не могу…

— Зиночка, — напомнил Виктор Викторович, — мы закончили?

— Обождите! Клубника же в холодильнике. Совсем память отшибло с этим письмом.

Когда клубника, крупная и спелая, от одного взгляда на которую хотелось улыбнуться, была разложена по тарелкам, Зинаида Аркадьевна подобрала полы шелкового халата — зеленые цветы на коричневом фоне — и уселась к столу на свое обычное хозяйское место. Проговорила задумчиво:

— Прямо как-то даже совестно перед Ниной. Не сложилась у нее жизнь. И собой видная, не глупа, годы еще не большие — на пять лет моложе меня, а видишь, какое несчастье. Нет жизни. Боюсь: приедет она — только расстроится. Разве старый дом их с нашей квартирой сравнить? И мебель, наверно, все та же, допотопная… Виктор, подкладывай еще клубники. Сегодня весь базар красный от нее. Подешевела. Сметану бери, — Зинаида Аркадьевна пододвинула мужу голубой сервизный молочник, наполненный сметаной. — Вкусно, дети?

— Очень! — сказал Владик и отправил в рот большущую, как грецкий орех, ягоду.

Мать погладила его по голове.

— Ешь, ешь, сынок. — И посмотрела на мужа, разгладила пальцами морщинку на его рубашке. — Все у нас хорошо, Витя. Все как надо. Только бы Танюша в институт поступила. Ты все-таки расспроси о приемной комиссии.

Такой трудной минуты, как эта, в небольшой и не очень богатой событиями жизни Владика, пожалуй, еще не было.

Он долго стоял на лестничной площадке второго этажа перед дверью с цифрой «6» на эмалевом ромбике. Была секунда — он уже протянул руку, ощупал пальцем выпуклость кнопки звонка, а нажать ее так и не решился. В последний миг подумал: а что сказать, если откроет Васята? Вдруг он все-таки дома? Правда, до того, как войти в подъезд, Владик минут пятнадцать сидел в беседке — наблюдал за окнами их квартиры. Несколько раз мелькнуло лицо его матери. А Васята не показывался. Но, может, у телевизора сидит?

«Надо еще посмотреть», — малодушно решил Владик и спустился во двор. Но только он занял место в беседке, как подбежала Оля с бантом.

— А Ленька-дурак крепость сломал. Сделаешь мне еще?

— Сделаю, — пообещал Владик.

— Когда сделаешь?

— Потом, потом. Цепи достану и сделаю…

«Цепи, — подумал Владик. — Это же как раз то, что надо! Правильно! Скажу: нет ли у тебя цепи?»

И Владик снова пошел к подъезду.

Он так настроил себя на встречу и разговор с Васятой, что удивился, когда в открывшейся двери увидел его мать.

— Тебе чего? — спросила она. — Васи дома нет.

Он чуть было не сделал шаг назад. Вовремя опомнился.

— Я за нашим биноклем пришел. С ремешком он. Полевой бинокль. Мне папа велел, — для большей убедительности сочинил Владик.

— Ты Прохорова сын? Отец твой в суде работает?

— Да. Я Васе дал на три дня. Он вернуть обещал…

— Цел бинокль. Видела. Сейчас отдам…

«А я-то, глупый, боялся!» — сбежав с лестницы и крепко прижимая бинокль к боку, радостно подумал Владик.