Шрифт:
— Мы не маленькие дети, мы воины. Хочешь сказать, говори! — Файзи весь дрожал от гневного возбуждения.
— Вот что, доктор, — обратился ишан к Петру Ивановичу, — я не могу разговаривать с ним. Гнев ослепляет его. Лучше я скажу тебе...
— Он начальник отряда, — живо возразил доктор, — пусть он сядет, дело, видно, серьёзное. Садись, Файзи!
— Садиться не надо...
Ишан встал, прошел в угол комнаты, сунул ноги в кауши и взял посох с выточенной на рукоятке рыбой-женщиной. — Идите за мной и не спрашивайте.
Прохладной тьмой, запахами цветов пахнула ночь им в лицо, как только они переступили порог. Служка вскочил с возвышения и, держа предупредительно фонарь на вытянутой руке, шагнул во двор. Но ишан забрал фонарь и приказав: «Спи!» — пошёл вперёд.
Всё подворье уже погрузилось в сон. Они нигде не встретили ни души.
Стараясь не отстать от желтого круга света, в котором прыгали и ломались тени, ишан, Файзи, доктор и Юнус прошли через первый гостевой двор, через двор пиров и угощений, через двор жилой и невольно остановились перед новыми воротами, ведшими в четвёртый двор. Они стояли на пороге святая святых дома каждого правоверного мусульманина — за воротами начиналось ичкари или эндерун. Здесь жили жены ишана. Войти в ичкари — значит нанести смертельную обиду хозяину. Все трое остановились и смотрели, как в глубине по стенам узкого прохода прыгали блики от фонаря. Издалека прозвучал тихий голос ишана: «Следуйте за мной!»
Они шли мимо цветущих клумб, и робкий свет фонаря вырывал из бархата ночи ослепительно красивые, точно восковые, розы с блестящими росинками на нежно изогнутых пахучих лепестках. На большом айване зашевели-лось белое покрывало. Кто-то приподнялся, и на какое-то мгновение в ореоле света мелькнуло чудесное женское лицо. Но снова хлопнула калитка, и они оказались в пустом дворе, а может быть, в саду, потому что им пришлось наклоняться, чтобы защитить глаза от веток деревьев. Свет фонаря таинственно прыгал среди стволов и ветвей. Снова они вышли во двор, очевидно, скотный, судя по густому, острому запаху навоза и мочи. Сопели и вздыхали во сие верблюды и волы, темными тушами замершие под огромными колёсами арб. Повсюду валялись верблюжьи сёдла.
Свет фонаря перестал двигаться. Прозвучал голос ишана:
— Почтенный Файзи!
— Я здесь.
— Прикажите вашим людям идти за нами. Только теперь стало видно, что в левом углу двора шевелится масса людей, хлопочущих около лошадей.
— Шарип, Сафар, вы? — окликнул вполголоса Файзи. Послышались шаги, и из темноты вынырнули два бойца в больших меховых шапках:
— Мы здесь.
— А наши люди?
— Тоже здесь.
— Что вы здесь делаете? Почему не спите?
— Прибежал ишанский человек, сказал, что вы приказали седлать коней, держать оружие наготове.
— Надо слушать не ишанских людей, а своих командиров, — рассердил-ся Файзи.
— Идём! — перебил ишан.
Он сделал шаг и скрылся в проломе. Он повёл отряд Файзи по лабиринту дувалов и низеньких глинобитных построек.
— Зажгите фонари!
Затеплилось сразу несколько огоньков. Фонари осветили большую конюшню с низкой крышей, опирающейся на широкие столбы, грубо выделанные из стволов карагача.
Показав на пол, ишан сказал:
— Возьмите кетмени и копайте.
Всю ночь трудились бойцы, всю ночь скрипели колёса арб, бренчали колокольцы, подвешанные на лохматых шеях верблюдов, всю ночь не спал ишан кабадианский.
Он ушёл из конюшни только тогда, когда огромные, опустевшие ямы засыпали, заравняли, утрамбовали, а сверху набросали навоза.
Ишан Сеид Музаффар проводил Файзи и доктора до выезда из города. Здесь, на краю дороги, белел в темноте купол мазара кабадианского, за приоткрытой дверкой теплился огонёк свечи.
— Поезжайте с миром, — глухо прозвучал голос ишана, — спешите к переправе. Один у вас остался путь — по реке. Мне сказали, что каюки уже нагружены. Спешите. Враг близко.
Но доктору хотелось узнать, что заставило ишана совершить такой поступок.
— Почему вы отдали оружие?
Но ишан не дал ему кончить.
— Время ехать... Псы почуяли запах костей и мчатся к Кабадиану... Помните, что, если в их зубы попадутся ценности, которые вы везёте, это вызовет во мне сожаление. Поезжайте. — Пробормотав: «Бисмилля!» ишан кабадианский, наклонившись, вошёл в низенькую дверку мазара...
Доктор и Файзи поскакали по степи, но, как они ни спешили, солнце уже сияло высоко над холмами, когда они добрались до Вахша. Они умирали от желания спать. Вахш, ворча, катил свои тяжёлые, напитанные илом воды на юг среди диких безлюдных берегов. Только у мостков, с пришвартованным каюком толпились люди с красными от бессонной ночи глазами. Погрузка оказалась законченной.
Навстречу всадникам поспешил Юнус. Его одежда ничуть не утратила за ночь своего щеголеватого вида: на шелковом халате и бельбаге никто не смог бы найти ни пятнышка, хотя работал он не меньше других.