Шрифт:
«Чего он копается!» — думал доктор. Секунды тянулись вечностью. Он напряг слух, надеясь услышать за дувалом знакомый певучий голос. Но во дворе не замечалось никакого движения.
Наконец Алаярбек Даниарбек постучал.
Почти тотчас же калитка дребезжа распахнулась и выглянула старушка. Подслеповатыми глазами она пыталась разглядеть всадников.
— Вы Хаджи Акбар? — спросила она, но тут же спохватилась. — Э... да кто это? Вай дод! Чего вам надо?
Она отшатнулась и потянула дверку к себе.
— Э, нет, госпожа, — вцепился в цепочку Алаярбек Даниарбек.
— Пустите! Дод! Караул!
— Успокойтесь, о почтеннейшая из старух. Не пугайтесь, мы «абдалы» — божьи бродяги, странники, со святыми мыслями, — приосанившись, сказал Алаярбек Даниарбек, крепко держа дверку, — нам бы только спросить, госпожа, вас не Раима-ханум ли зовут?
— Ишь ты какой говорун сладкий, джигит. Иди отсюда.
Польщённый тем, что его назвали джигитом, то есть молодым человеком, Алаярбек Даниарбек щипнул свободной рукой свой ус и сделался ещё любезней.
— Не откажите в благосклонности, любезная госпожа Раима, сообщить нам, не дома ли образец совершенств и скромности ваша дочь Жаннат?
Но любезность Алаярбека Даниарбека не была оценена по достоинству.
— А, вам Жаннат понадобилась, разбойники! Ах, вот что. Не смей своим вонючим языком поминать имя Жаннат. Уехала она с мужем. Муж — голова, жена — шея! Сменила она нежность отца-матери на любовь и благодеяния мужа! Уехала. А ты чего к чужой жене подбиваешься!.. Не такая Жаннат. В добродетели воспитана Жаннат. К мужу, к Хаджи Акбару вернулась. Птичка делает то, чему научили её в родном гнезде.
Всю эту длинную тираду Раима выпалила единым духом, и даже Алаярбек Даниарбек растерялся.
— Оббо! — наконец смог вымолвить он. — Говоришь ей «это бык», а она вопит: «дой!» Чем кричать, ты боль сердца своего нам расскажи, госпожа. Зачем тебя покинула твоя дочь Жаннат?
— Вот какой ласковый. Ну нет. Ржавчину с железа языком не сдерёшь! Проезжай со своими божественными бродягами.
— Что ж, я тебе... с густой бородой безбородый?!. — не вытерпел Алаярбек Даниарбек. — Долго ты меня за нос водить будешь? Зубастая собака лучше этой старухи с вредным сердцем!
— Сдерживай язык — сбережёшь голову! — взвизгнула Раима.
Трах!
Раима рванула к себе калитку. Дверка вырвалась из рук зазевавшегося Алаярбека Даниарбека и захлопнулась. Визгливо прозвучал голос старухи:
— Убирайтесь, проклятые развратители, чтоб вы подохли. Берегитесь, узнает Хаджи Акбар, что вы тут шляетесь, застрелит всех...
— О образец воспитанности и вежливости, досточтимая Раима, — не растерялся Алаярбек Даниарбек, — душа ваша пришла совсем напрасно в ужас от всего, что она сама выдумала. Нам бы только узнать, куда уехал наш драгоценный друг Хаджи Акбар и уехал он один или взял с собой свою добродетельную супругу и вашу почтительную дочь...
В ответ из-за калитки послышался совсем уж истерический визг и вопли. Удалось только понять, что большевичка Жаннат уже не дочь, что Раима отреклась от неблагодарной, что Хаджи Акбар образец для всех зятьев, что Хаджи Акбар великолепен и великодушен в своей щедрости и благотворительности, что он уважает свою свекровь, что Хаджи Акбар уехал и что он связал руки этой неблагодарной твари и увёз её, чтобы примерно наказать.
Куда увез Хаджи Акбар Жаннат, по словам Раимы, она не знала. Больше Алаярбек Даниарбек добиться ничего не смог.
Пришлось уехать ни с чем. Некогда было и предаваться размышлениям. Буквально через несколько минут доктор и его спутники, едва выехав из кишлака, были вынуждены прятаться в камышовых зарослях. По дороге проехал большой отряд вооружённых людей. Отряд куда-то спешил, Иргаш уверенно бросил: «Касымбек!»
— А вы всех знаете? — спросил Пётр Иванович, когда они смогли отправиться дальше.
— Всех, — убеждённо ответил Иргаш, и его черно-карие глаза смерили доктора с головы до ног и с ног до головы. В его взгляде читалось не то удив-ление, почему это доктор не волнуется, не трусит, не то просто пренебрежение и безразличие.
«Одно ясно, — сделал заключение Пётр Иванович, — если бы он хотел предать, он предал бы. Лучшего случая найти было трудно. Их сотни три».
Остался очень недоволен Алаярбек Даниарбек. Но так как Пётр Иванович запретил ему вступать в пререкания с Иргашем, самаркандец ворчал себе под нос.
— Посох лучше дурного спутника!
— Он хочет одной стрелой две цели поразить.
— Никто не заставит плясать кошку для кого-нибудь.
— Вор любит суматоху.