— Ладно, приедет и потрясет.

— Попробуем…

Этот решающий разговор Гонтарю все-таки не понравился — одно из двух: или Семеняк трус, или это дело действительно трудно исполнимое. Но надо все же попробовать, тогда все станет яснее. И наконец, может, удастся запрячь и шефа Семеняка…

Мимо «Поплавка» по Москве-реке, раскидывая в стороны отражение электрических огней, пронесся, ревя сиреной, милицейский катер. Гонтарь проводил его взглядом, сплюнул в реку:

— Носит окаянных…

Евгений Максимович Горяев уехал на Рижское взморье один. Сердечные припадки у тещи участились, накануне отъезда вызывали «скорую помощь». Наташа не отходила от матери и, когда та забывалась в полусне, собирала мужа в дорогу.

— Поезжай и ни о чем не думай, — говорила она. — Но я оставить ее не могу… не могу, Женя…

Евгений Максимович жалел Наташу, к тому же он был почти уверен, что Ольга Ивановна сердечные припадки симулирует. Однажды ему удалось увидеть, как она, мгновенно выключившись из припадка, только что заставлявшего ее громко стонать, энергично прошла к зеркалу и стала там поправлять прическу, осторожно оглядываясь. Когда он рассказал об этом Наташе, та закатила истерику. Он отпаивал ее водой, тряс, хлопал по щекам и один раз нечаянно хлопнул сильнее, чем следовало — Наташа затихла, открыла глаза и с возмущением посмотрела на него. Неужели и она? Эта мысль была непереносима.

Вечером он уехал.

Фирменный поезд «Латвия» — чистенький, уютный и почему-то не суетный — мягко взял с места, и скоро Москва, гнавшаяся за поездом толпами новых домов, отстала, и Евгений Максимович увидел вдруг зеленое поле, лес и овраг, уже прикрытые вечерними сумерками. С этой минуты все семейные неприятности отлетели от него, точно их и не было…

Пансионат, в который он прибыл, оказался современным, похожим на аквариум зданием из стекла и бетона. Стояло оно на прибрежных песчаных дюнах, за которыми слышалось беспокойное Балтийское море. Все вокруг было заштриховано мелким въедливым дождем, порывистый ветер раскачивал гудящие сосны. Вот она — Прибалтика!

Евгений Максимович предъявил свою путевку дежурному администратору — блондинке с пышными формами и замысловатой прической, и она изобразила на своем лице безграничную радость: судьба обрушила на нее это счастье — встретить и принять Евгения Максимовича Горяева.

— С приездом, дорогой Евгений Максимович! Здравствуйте в нашем доме! Садитесь, пожалуйста! Простите за нашу минимальную формальность, — сыпала она с прибалтийским акцентом и чуть протянула руку: — Если можно, паспорт на минуточку… — Заглянув в паспорт, она молниеносно записала что-то в книге, вернула Евгению Максимовичу паспорт, и снова ее лицо засветилось от счастья. Но тут же счастье словно померкло: — Весьма огорчительно, Евгений Максимович, но мы не можем предоставить вам отдельную комнату. Вот тут на вашей путевке сверху, в правом углу, стоит буква «С», это значит, что путевка семейная. Для семейных у нас лучшие комнаты на втором этаже с лоджиями в море — сами сейчас увидите, какая прелестная комната. Но номер вашей путевки 3207, а кто-то приедет с путевкой 3208. Пансионат заполнен до отказа, только вас и ждет та комната двадцать два. И тогда мы будем вынуждены подселить к вам… человека.

— А если это окажется дама? — спросил Горяев.

На лице блондинки застыл испуг, она сжала пальцами виски.

— Что тогда будет, представить не могу, — прошептала она. Так смешно виделась Горяеву эта, молодая женщина, он не понимал, что она учится вежливости и приветливости — наукам, к сожалению, долго остававшимся неизвестными работникам обслуги.

Два дня, однако, никого не подселяли, и Горяев уже подумал, что его помощник не смог продать вторую путевку, и это значит — пропали деньги, но он будет жить один.

Меж тем погода продолжала хмуриться, то и дело занимался дождь, но и в дождь здесь было необъяснимо уютно, точно дождь и серое небо были задуманы при создании этой природы, как и одинаково наклоненные сосны на песчаном берегу.

Утром, спускаясь в вестибюль, чтобы купить газеты, Евгений Максимович подходил к администратору и спрашивал:

— Даму мне еще не приготовили?..

Однажды, вернувшись с прогулки, к величайшему неудовольствию он обнаружил в своей комнате появившегося обладателя путевки номер 3208. Черт бы его побрал! Но надо знакомиться и надо улыбаться… Они назвали свои имена, обменялись рукопожатием. Сели каждый на свою кровать, друг перед другом, встретились взглядами и рассмеялись.

— У вас такое выражение глаз, будто я своим появлением вам помешал. Но ведь час-то мертвый… — Сандалов — это, конечно, был он — прищурил глаз и погрозил ему пальцем. — А тут, между прочим, пугливая администрация, — говорил он. — Я приехал, отдаю администраторше свою путевку, она глянула в нее и громко вздохнула: «Слава богу». Оказывается, она в страхе ждала, что с этой путевкой приедет женщина!

— Это была путевка моей жены, мы сдали ее буквально накануне отъезда. Как она попала к вам? — поинтересовался Горяев.

— Я работаю в постоянном представительстве одной среднеазиатской республики, там и получил. Кто-то предложил ее нашему главбуху, а тот выразил заботу обо мне. А у меня как раз двадцать неотгулянных дней за прошлый год. А чего же не поехала жена?

— Теща заболела не вовремя.

Интонация, с которой Горяев произнес каждое слово, дала Сандалову довольно полную информацию, и он решил больше ничего о семье не выспрашивать.

Сандалов действовал осторожно и не лез. Несколько дней они только гуляли вместе у моря, да еще Сандалов придумал на электричке съездить до Кемери, посмотреть, что это такое. Горяеву уже не было так скучно, как в первые дни, и Сандалов ему нравился — веселый и с ним легко…