Шрифт:
Крупные жулики, как правило, приходят к воровству не случайно. Один махровый жулик на суде во время допроса воскликнул:
— Да я бы никогда не пошел на такое, если бы случайно не встретил вот этого… — и он под дружный смех зала оглянулся на сидевшего рядом с ним на скамье подсудимых другого, такого же, как он, матерого хапугу.
Жуликов сводит не случайность, а общность взглядов на жизнь, на законы и мораль, а взгляды рождаются не при случайной встрече.
Вот и эти два жулика, завтракающие в поезде, — мы знаем — шли друг другу навстречу, ведомые одинаковыми взглядами, выработанными не сегодня, а давным-давно, в течение всей их жизни, что не мешает им поглядывать друг на друга с опаской, но это только потому, что они впервые вступают в одно общее воровское дело. Впрочем, истинной дружбы, на основе полного доверия, среди жулья и не бывает.
Проводница убрала остатки пиршества, застелила постели, и они уселись к окну, за которым каруселила грустная осенняя степная равнина с редкими складками оврагов. На проводах сидели мокрые вороны.
— Российская скукота, — кивнул в окно Лукьянчик.
— Це, мий друже, ще Украина, — уточнил Залесский.
— Все равно скукота, — зевнул Лукьянчик и, отвернувшись от окна, начал оживленно рассказывать: — Я во Франции был, там на поезде ездил. Глянешь в окно, словно театр видишь — все такое чистенькое, яркое, подстриженное, причесанное, и селянки стоят у дороги и ручками машут, улыбаются. И вот поверите — так всю дорогу.
— По нашим масштабам селянок не хватит, чтоб вдоль всей дороги махали проезжающему господину Лукьянчику, — рассмеялся Залесский.
— Не пойму, чего вы смеетесь, Юрий Янович? — неожиданно вспылил Лукьянчик. — Ведь что я знаю по горькому опыту? Я в беду не попал бы, если бы мой заместитель по исполкому был со мной до конца откровенным и сказал бы мне про свое старое дело. Смотришь, мы бы и придумали ход, чтобы погасить то его прошлое. А он играл со мной в молчанки и все любил, как и вы, насмешничать да поучать.
— Я, Михаил Борисович, не насмешничаю, — не сразу заговорил Залесский. — И молчанка не моя игра.
— Я хочу полного доверия. И чтобы все — в открытую.
— Я от вас не скрываю ничего.
— А кто тот человек, к которому мы едем? — наступал Лукьянчик.
— Ростовцев Александр Платонович, — ответил Залесский, но больше никаких подробностей не сообщил.
Лукьянчик подождал немного и стал думать о своем… С семьей все решилось хорошо. Дочка удачно вышла замуж и уехала на Дальний Восток, за них он теперь мог не волноваться. Но деньги он будет им посылать и, может быть, съездит к ним туда, на край света… Жена его — у своих родителей, осевших в Норильске. А когда сам достукает до пенсии — не так уж много осталось, — он постарается собрать всех возле себя и для этого построит или купит дом в благословенном Крыму. У жены на это сохранилась крупная сумма, а деньги будут и еще. Ради них он и сейчас едет в Белокаменную. Посмотрим, что там задумали… Из раздумий его вырвал голос спутника:
— Михаил Борисович, интересно, есть у вас какие-нибудь претензии к советской власти?
— А никаких, Юрий Янович, только пусть она живет сама по себе, а я сам по себе. Понимаете?
— А разве так возможно? — Насмешливая улыбка не сходила с лица Залесского, это должно было, в случае чего, означать, что вопросы задаются в шутку.
— А почему нет? Я делаю по службе все, что от меня требуется, но затем я делаю то, что мне самому хочется.
— А вдруг вам захочется спихнуть с рельсов поезд, в котором мы сейчас едем?
— О нет, Юрий Янович! Хамить этой власти я не хочу, сие опасно, Юрий Янович. У нее много глаз и ушей, у нее длинные руки.
— А как назвать то, что вы делали в своем Южном?
Лукьянчик даже рассмеялся непонятливости Залесского:
— Я же получить свое не отказываюсь. Нет, нет… Но там власти вообще не было никакого ущерба. Человечек давал взятку и получал квартиру. Кому в этой ситуации плохо? Человечку немного плохо, конечно. Он потерял сотню-другую, но зато что он получил? Совершенно иную жизнь на десятом этаже. Нет, нет, Юрий Янович, там было все по-доброму, всем было хорошо.
— А за что же вас хотели судить?
— Хотели, Юрий Янович. Только хотели.
— Так это Глинкин вас спас! — разозлился Залесский.
— Нет, Юрий Янович! Я рад, что мы об этом заговорили. Так вот… Если бы я наступил закону на пальцы каблуком, никто бы меня не спас. Но я тот закон только чуть толкнул невежливо и не извинился… — Лукьянчик рассмеялся, довольный своим сравнением, и наконец он высказал то, что у него накипало все последнее время.
«Посмотрите на него», — несколько опешил Залесский. Этот тип, оказывается, не такой простачок, как его характеризовали и за какого он его принимал. И это значит — не надо его зря дразнить.
— Знаете что, Михаил Борисович, — заговорил Залесский спокойно и доверительно, кладя свою руку на лежавшую на столике руку спутника. — Я тоже рад, что мы об этом поговорили. Надо же нам, черт побери, притираться, чтобы лучше знать и понимать друг друга. Тем более в предвидении, очевидно, серьезного дела…
— Добро, — согласился Лукьянчик и ответно пожал руку Залесского. Но подумал про себя: «Единственное, что пугает меня, это то, что ты, кажется, еще и антисоветчик. Этот довесок в наших делах совсем ни к чему. Ладно, будет час, поговорим и об этом».